Книга про Иваново (город incognito)

Благополучно залечив рану, я был направлен в 10‐й офицерский резервный полк, расположенный в лесу под городом Торопец Калининской области. Явившись в штаб, я сдал документы, получил жилье в палатке и кантовался в этом полку до отправки на фронт еще две недели. Жизнь здесь заполнялась самым пустым времяпрепровождением, выпивкой, игрой в карты. Поддавшись общему настроению, я однажды ввязался играть в карты – в «очко». Я даже потом, после игры, не отдавал сам себе отчета, как я «дошел до жизни такой». Саму игру я знал, так как в двадцать одно играл в детстве и юности в Тейкове на своей улице, но никогда не был азартным игроком и часто проигрывал. Состав был хоть и офицерский, но народ подобрался всякий – чуть ли не «с бору да с сосенки». А потом, в условиях военной жизни временщиков-резервистов, на неблаговидные поступки смотрели проще и снисходительнее – и легко, и поверхностно, и безалаберно, и беспардонно. И вот я проиграл в «очко» все деньги, проиграл пистолет, шерстяную гимнастерку, темно-синее диагоналевое галифе, хромовые сапоги и оказался обмундированным в БУ и разбитую кирзовую обувь. После этого случая я нигде и никогда так безумно не играл.

Из резервного полка меня отправили на Прибалтийский фронт – сначала курсантом, а потом командиром стрелковой роты. Весной сорок четвертого, после ряда боев местного значения, моя рота получила приказ оборонять одну сопку под Идрицей. Эту высоту брали штурмом несколько дивизий, но сумели добраться и занять лишь передний край немецкой обороны – несколько окопов и блиндажи на гребне сопки – и здесь закрепились. Нести оборону на вершине сопки сначала назначили штрафную роту, в апреле месяце сменить ее поручили мне с моей ротой. На подступах к вершине сопки и в траншеях бывшей немецкой обороны, довольно глубоких, лежали наши убитые русские солдаты и офицеры. Подступы к сопке днем просматривались и простреливались немцами, поэтому сообщение с нашим пятачком на вершине сопки было возможно только ночью. Мне и моим солдатам приходилось по ходам сообщений передвигаться ползком по мертвым телам наших солдат, пригреваемых апрельским солнцем и теплым воздухом, оттаявших после зимы, ставших мягкими, но еще не разлагающимися. По ночам же доставлялось нам питание в термосах и боеприпасы. А когда утром шел систематический артиллерийский и минометный обстрел нашей высоты, начинался ад кромешный. Нам приходилось быть настороже день и ночь, так как немцы могли атаковать сопку и в любой момент выбить нас из траншей. И так – в немецком доте: амбразурой к нашим войскам, а входной дверью к немцам – мы держали оборону под непрекращающимся методическим огнем противника более месяца. Роту сменили лишь 4 мая. После смены командир полка дал мне трое суток отдыха.

Летом сорок четвертого наш полк и дивизия начали вести наступательные бои в Литве и Латвии, но здесь я пробыл недолго, так как в августе месяце был отозван с фронта в резерв кадров Красной армии в город Солнечногорск – под Москву, а оттуда направлен в Тульское суворовское военное училище. Моя фронтовая жизнь кончилась.

***

Прадеда я помню смутно – когда он умер, мне было пять лет. Жили мы не вместе, а в разных квартирах и в разных частях города, встречались чаще всего летом на даче.

Запомнилось, как однажды мы очень долго и очень тщательно клеили с ним бумажного змея «по всем правилам науки», с нетерпением готовились к первому запуску, а он у нас никак не хотел взлетать и падал на землю.

Когда в хозяйстве пришла в негодность старая приставная деревянная лестница, прадед заказал новую. Меня он спросил: «Какого ты хочешь цвета, чтобы была эта лестница?» Я сказал: ярко-желтая (это был мой любимый цвет). «Ну, решено, – пообещал прадед, – это будет мой тебе подарок». И выкрасил лестницу ярко-желтой краской, хотя никому этот цвет не нравился.

В другой раз он подарил мне настоящий, по-взрослому опасный, хоть и маленький топорик, похожий на индейский томагавк, – им запросто можно было оттяпать палец или серьезно повредить руку.