Книга про Иваново (город incognito)

19 марта парк 1905 года выглядел так же контрастно, как летом альпийское высокогорье, когда над корками обледенелых снежников порхают пестрые бабочки, а рядом на лугах цветут анютины глазки.

В лесу, под соснами, где воздух сохранялся еще по-зимнему холодный, лежали черствые, пористые сугробы, а на оттаявшем солнечном косогоре среди серых пучков прошлогодней травы желтела первая в этом году мать-и-мачеха, кружилась первая бабочка-лимонница.

В направлении плотины параллельно друг другу – один по правому берегу реки Талки, другой по левому – прогуливались два неторопливых мужичка, судя по внешности – типичные работяги. Поскольку их разделяла вода, они переговаривались громко, но не шумно.

Один, по-видимому, был старожил и рассказывал другому, что раньше «река здесь была глубже, а теперь, смотри, – всю илом занесло».

– Я тут с пятьдесят шестого года, – сказал первый мужичок. – Мы тут раков ловили, – добавил он, поразмыслив. – А тебя как зовут? – обратился он через речку к своему усатому собеседнику.

– Колян, – почему-то так по-детски, по-школьному представился второй.

– А я Равиль, я татарин, – сказал первый мужичок.

Когда спустя полчаса я возвращался той же дорогой на остановку, они уже приятельски соображали в березках, разложив на бревне нехитрую закуску и пластмассовые стаканчики.

Город людей.

Где-то в этом же районе, на Сортировке, когда-то обитала ведьма Наталья. Гадала на картах, убирала сглаз. Потом кто-то из «благодарных» клиентов поджег ей дверь, и она переехала – наверное, куда-нибудь на Лысую гору, поближе к своим.

На другом конце города практиковала бабка Варвара – цыганка древняя, как лесной пенек, а на лице – ни единой морщинки, кожа вся гладенькая, и голос – мягкий, мелодичный, как у молодой женщины.

Я к ней поехал в качестве телохранителя одной своей знакомой, которая переживала трудный жизненный момент и никак не могла разобраться с собой. Ну и самому тоже было интересно съездить к гадалке.

По телефону бабушка Варвара у меня спросила:

– А чего она сама не может мне позвонить?

– Боится, наверное. Или стесняется.

– Ты ей передай – я по старому обряду делаю. Пусть возьмет мыло, хозяйственное мыло: не простое – хозяйственное, знаешь, такое мыло бывает? Положишь его в шкаф и завернешь в полотенце, чистое, новое полотенце в шкаф. И так пройдет день, а потом мне позвонишь – я по старому обряду делаю, только мыло обязательно, я так лучше видеть и делать буду. Пусть не беспокоится, все будет хорошо, тоска у нее, ненавидит она саму себя…

Собрались и поехали.

По указанному адресу возвышался двухэтажный кирпичный коттедж с грозно рычащей московской сторожевой.

Встретила нас широколицая, большеглазая цыганка с курчавыми волосами, дородная, как кустодиевская купчиха, одетая в просторное домашнее платье в черно-белую крапинку. Она, вероятно, только что проснулась, сладко потягивалась, раздвигая сильные, толстые, смуглые руки, и глядела на нас лениво и сонно, несмотря на то что время приближалось к полудню. Женщина провела нас во внутренний дворик, где в деревянном приделке без окон («к лесу задом, к Ивану передом») принимала гостей та самая Варвара.

Мне велели не входить.

Знакомая решительно зашла в приделок и прикрыла за собой дверь. Я ее дожидался, сидя на лавочке за желтым от лака столом на кованых ажурных ножках – такие столы раньше часто выставлялись в открытых летних кафе, пока не пришла очередь их пластмассовых заменителей.

Солнце пригревало. Дворик был небольшой, без единой грядки. У забора стояло жестяное корыто, в котором плавали детские игрушки. Распевали птицы. На соседнем участке русский мужичонка в белой майке на лямках сволакивал пленку с запотевшего парника. Все было мирно, светло и буднично. Никакой мистикой тут и не пахло.

На крыльцо выбежала маленькая цыганская девочка, тоже, вероятно, едва проснувшаяся. Она подхватила на руки котенка и настойчиво и ласково протянула его мне – я не смог отказаться. Он был такой же взъерошенно-лохматый, как и сама цыганочка, и такой же чернявый – только лапка в белом тапочке.

Я попробовал заговорить с девочкой по-русски, а она ворковала в ответ что-то по-цыгански, явно не понимая ни одного моего слова.

Знакомая моя между тем отгадалась и вышла от Варвары примиренная и довольная, немного осоловевшая, какими бывают люди, которые выходят из зала кинотеатра в толкотню городских улиц.

– Ну и что там было? – спросил я в маршрутке.

– Эта Варвара на картах не гадает, – поделилась знакомая, – но у нее книга: буквы старославянские, но она на них не смотрит и страницы не листает, а просто водит рукою по строчкам, словно слепая читает книгу для слепых, а сама куда-то в пустоту смотрит. Все что-то бормотала, руку ко лбу моему прикладывала, а потом вынула вроде календарика пустую картинку и по ней гадать стала. А дальше не скажу! Я и так тебе много всего разболтала, а Варвара велела никому не рассказывать. Говорит – никому не говори, что ты ко мне ходила.

– Но съездили-то не зря?

– Съездили не зря.

– А врет?

– Врет, – охотно согласилась моя знакомая. – Но денег не взяла.

Хорошо жить в Иванове!