Книга про Иваново (город incognito)

– Я за Фрунзе-два. Лучше вторую гражданскую бойню устроить, чем кормить дармоедов.

Мало кто признается, что ему в Иванове сладко живется, – все как один грозятся уехать, но даже те, у кого есть возможность, не уезжают. Странная верность городу его жителей похожа на безалаберность, инертность и лень.

Где уж тут встретится голубая змейка?

Уныло, скучно.

Что ей тут делать?

Но я все махал и махал гантелями, продолжая припевать свою песенку про «эй-ка», вдыхая движение в поникший парус.

Однако резервы подходили к концу – уже не хотелось срывать сосульки, очищать кожуру с нарядного мандарина, целовать девушек, даже полный стакан казался пустым.

У меня был друг – костер, который я разводил в пригородном лесу, мне подмигивали багряные, кусачие угольки. Елки под снегом, дятлы, снегири – все это пело вместе со мной, призывая явиться волшебную гостью, но я не знал, куда ей написать, на какой имейл отправить сообщение.

Костер прогорал, угольки затухали, елки погружались в дремучий зимний сон, глухой и оцепенелый.

Накануне Нового года я испытывал чувство, что Дед Мороз не придет.

И я тогда сам решил приехать к нему – забрался в сани, укрылся дерюгой и скомандовал курчавому, бородатому цыгану, усевшемуся на козлах: «Давай, брат, поживей».

Мы ехали долго и, как часто случается после бурной метели, сбились с пути. Равнины и перелески были на одно лицо, мобильная связь отсутствовала, и у темных опушек мне стали мерещиться силуэты волков, о которых у нас сто лет не слыхали. Низкое солнце бросало слабый розовеющий отблеск на край горизонта.

Ямщик повернулся – у него из тулупа торчала ощеренная волчья пасть!

Я схватился за пистолет и выстрелил в нее с решимостью Фрунзе.

Ямщик завалился, лошадь брыкнула и вырвалась из постромок.

– Стой! Куда!

Некоторое время я бежал за ней, проваливаясь в сугроб, но разве догонишь?

Потихоньку стало смеркаться. Продолжал падать сухой тихий снег. Лохматые облака выпустили большую, как оладья, луну.

Все еще надеясь найти сбежавшую лошадь, я набрел на бревенчатую охотничью избушку, осторожно постучал – никто не ответил.

Я отворил и зашел в помещение, озираясь по сторонам. Старинная русская печка хранила остывающее тепло. Кровать была застелена медвежьей шубой. Вместо вешалок – гвозди. В углу – рассохшаяся бочка и ржавый капкан.

На всякий случай я поздоровался:

– Хозяева?

Никого.

Я оперся на стол, и тот пошатнулся на неровных половицах. Покрытый сажей печной горшок был накрыт булыжником. Я снял булыжник, и в ту же секунду горшок подпрыгнул, напугав меня до смерти.

Чигидоп-чигидоп!

Я его чуть не кончил ударом булыжника, но горшок продолжал безобидно резвиться по краешку стола, сам рискуя упасть и разбиться вдребезги.

– Съешь меня, съешь меня, – раздавалось оттуда. – Неужели не хочешь змеиного супчику?

– Дура ты, шельма, – сказал я горшку, но тот не унимался, продолжая приплясывать.

Внутри бултыхалось мутно-зеленое варево. Зачерпнув ложкой, я выудил со дна кусочек мяса. Была ни была! От отчаяния смелеешь.

– Кушай-кушай, – поощрял горшок.

Я выхлебал все, и горшок успокоился – у него пропала способность двигаться и охота говорить. Он, видимо, оживал, лишь наполненный зельем, но что за повариха варит суп из змеи?

Размышлять было некогда – за дверью избушки послышался грозный глухой удар: то ли поленом, то ли обухом топора.

Что за нелегкая?

Я замер на месте, прислушиваясь к тревожной упругой тишине, и вдруг догадался – так брякают копытом по дощатой загородке в деннике лошади.

Барби вернулась (так звали лошадку) – изрядно присмиревшая, она выжидающе стояла у крыльца, поводя большими выразительными глазами, полными обманчивой звериной печали.

Я отвел ее на двор и задал сена.

Где же хозяин? Что он за человек? И человек ли это? – с такими мыслями я лег в кровать и накрылся шубой.

Первое время лежал со свечкой, припоминая старинные духовные стихи. Потом заснул.

Очнулся я оттого, что шуба крепко меня сграбастала. Ее рукава превратились в медвежьи лапы. Грубая шерсть лезла в лицо.

Я стал сопротивляться, но не тут-то было – шуба навалилась, и некоторое время между нами происходила упорная борьба. То я ее подбрасывал, то она меня подбрасывала.

Из последних сил я сбросил шубу, которая, зарычав, поползла обратно, словно ей было мало. Я пнул ее ногой, и шуба угомонилась, воротник ее обмяк.

Второй свечи не было.

У меня возникло чувство, что я избежал – не опасности, нет, а чего-то преждевременного, того, что однажды превратит мир в руины. Или в Эдем. Трудно сказать.

Горшок не двигался, но я был готов подозревать врага в любом предмете – ухвате, сапогах, деревянных ложках.

До самого рассвета я так и не лег, ожидая подвоха от странной избушки, но все было нормально. Щербатое зеркало показывало лишь то, что было в действительности, но дьявольские когти его исцарапали с лицевой стороны.

Утром я проверил седло, подтянул подпругу и бодрым галопом выбрался на трассу, ведущую в Иваново. Дорожный указатель сообщал, что до него восемнадцать километров.

Город был опушен вчерашней метелью. Красиво стало в городе!