Книга про Иваново (город incognito)

Он перечитывает «Евгения Онегина». На второй стороне обложки карандашом написано: «Прости, Пушкин».

– А что в «Онегине» вас привлекает?

– Я искал место «Им овладело беспокойство, / охота к перемене мест…».

– Ну и как Пушкин?

– Все по-новому, в каждой строчке есть мысль, но глагольные рифмы – слишком простые. Возможно, это видимая легкость… Я теряюсь от ваших вопросов, вы меня смущаете. – Стас даже жмурится – настолько ему неловко и непривычно выступать в роли литературного эксперта.

Его же никто как поэта не воспринимал, и это стало травмой на всю жизнь. Все годы он вынужден был прятать свои способности в темном чулане, и только когда был пьяный, когда выходки начинались, в нем эта пружина разворачивалась по полной (вплоть до декламации стихов на улице), но опять же до безобразия искаженная пьянством.

Стихи «Мороз впивался в щеки жалом…» Кузнецов сочинил, когда кормил на ферме телят: вышел из коровника, увидел церковь, розовый закат над снежной равниной, и строчки сами к нему пришли.

– С ивановскими поэтами вы общались?

– Был такой Владимир Марфин – он вел вроде кружка, я туда ходил, и он мне помог опубликоваться в «Рабочем крае». Я не знаю ивановских поэтов. Майоров был, но он помер на войне. «Мы были высоки, русоволосы…» – цитирует Кузнецов самые известные майоровские строчки.

– Нравится Майоров?

– Да ничего мне не нравится. Мне нравится Диоген.

Отверженные, страдающие персонажи вызывают у Стаса гораздо большую симпатию, чем признанные кумиры, сумевшие разобраться с собой и наладить вменяемые отношения с окружающими.

Вы красивы, черт возьми,
Разве это так уж мало.
С вами хоть бы час возни
Провести под одеялом.

Вы прекрасно сложены,

Аппетитны непомерно,
Это счастие, наверно,
Знать вас в качестве жены.

Попытайтесь, милый друг,

Жить, как я, – легко и просто.
Я сменю в постели простынь,
Если вы решитесь вдруг.

Когда я спросил у Кузнецова о любимых поэтах, он без колебаний назвал Есенина и Рубцова. На просьбу процитировать что-то из них вспомнил есенинскую строчку про «сумасшедшую, бешеную, кровавую муть», а из Рубцова:

Мое слово верное прозвенит,
Стану я, наверное, знаменит.
Мне поставят памятник на селе.
Буду я и каменный – навеселе.

Отрицание любой косности, пусть даже благосклонной и прославляющей, – черта высоты, черта поэта.

Есть у Кузнецова и такое стихотворение:

Когда ты станешь знаменит,
Когда оденешься с иголки,
Забудешь свой бродяжий вид
И станешь холить эспаньолку.

Когда удачные холсты

Числом оценят многозначным,
Все ж оставайся холостым,
А не каким-то «новобрачным».

То, что поэт такого уровня прожил в Иванове до шестидесяти лет и никто им не поинтересовался, «спасибо» не сказал, даже не узнал в нем талантливого автора, кажется абсурдом, вопиющей несправедливостью, но на деле это самая обычная практика и так называемая голая правда, которую ежедневно приходится разгребать, если мы не хотим, чтоб она нас засосала.

2

Этим утром, как глаза откроешь,
Голубой рассвет прими с улыбкой,
А вчерашний вечер, он всего лишь
Был твоей очередной ошибкой.

Когда мне сообщили о смерти Кузнецова, одна из первых мыслей была: «Отмучился».

Последние три года – с 2014‐го по 2017-й – ничего связного он уже не писал (за редким исключением). Жилось ему туго.

– У меня все болит – и башка, и руки-ноги, – признавался Стас, понизив голос. – Врачи осматривали. Один говорит: «Как ты, дед, жив-то?»

На столе лежит книга «Инопланетяне над Россией».

– Вы верите в инопланетян? – удивился я.

– Врать не буду – я их не видел, но как-то ночью за окном катился огненный шар. Я орал благим матом – никто не слышал.

Вот и Кузнецова всю жизнь никто не слышал, хотя он «орал» и стихами, и поэмами (ни одной поэмы не сохранилось).

Уходя, я спросил у соседки насчет его здоровья:

– Ну как он вообще?

– Да вы не переживайте! Ничего ему не будет – он заспиртованный.

Поэт и – «народ»? «уважаемые россияне»?

Один из экземпляров своего поэтического сборника Кузнецов вынужден был обменять в аптеке на пузырек дешевого спирта: денег не было, чтобы расплатиться, – продавщица отпустила в обмен на книгу, попросила подписать.

– А у меня руки трясутся. Какая подпись? Ведь мне ни до чего…

Характерный эпизод из более ранних времен: Стас нетвердо идет по двору, а чуть впереди – молодая девушка.