Я выключил компьютер и со светлой улыбкой, парящей над землей, словно певчая птица, которой свернет шею любой мордоворот, а она как-то снова прорастает в сердце, козырнул ребятам – мол, увидимся в понедельник.
Михалыч проводил, подняв над головой, как заздравный кубок, бутылку пива.
Весь город пьет от безделья и тоски. Пьющий человек без труда найдет компанию – отрицательные качества легко объединяют, а вот умные люди – каждый сидит в своем собственном колодце. Будет ли умный человек сидеть в колодце?
Конечно, не будет. Он пойдет гулять!
Цыганочки греются в весенних лучах возле памятника Борцам Революции, и я с ними болтаю, хоть никогда их прежде не видел – они редко тут просят. Вскоре выясняется, что у нас с ними много общих знакомых: Томато, Джоник – из табора в Авдотьине.
Одной цыганочке под шестьдесят, она курит сигарету и про табор в Авдотьине рассказывает следующее:
– Я их называю «Поле Чудес» – к ним как ни приедешь, все чудеса какие-то.
– А это хорошо?
– Когда в гостях – хорошо, а если дома – боже упаси! Погадать тебе, не надо? Ты парень хороший, наши тебя знают – тебе Бог уступку сделает! Вот знаешь, говорят, ну наши цыганочки: имя назову, врага назову, – а у тебя врагов нет!
– Ну как это так? А Алеха Симонов? – Я ее обескуражил. – Он мне кишки на кулак обещал намотать. Разве не враг?
Цыганочка смекнула:
– Никогда не говори такие слова! Ай-ай-ай! Вот ты вроде не нахальный, а над бабушкой смеешься, неправду говоришь. А я голодная, я болела все неделю, первый раз сегодня вышла.
– Клянись.
– Клянусь! – И опять заворачивает на свою сторонку. – Все с тобой в порядке, удача тебя любит, ум-красота есть, а чего-то не хватает.
– Денег не хватает.
– Денег? – вздохнула она упавшим голосом, уже понимая, что ничего ей не обломится. – Будут тебе деньги! – Ее вдруг осенило. – Если жадным не будешь, помогать людям будешь, выручать людей будешь – будут тебе деньги!
Дневник наблюдений
Несколько лет я посвятил изучению жизни современных цыган и, наблюдая ее, пришел к выводу, что цыгане постепенно расцыганиваются – не потому, что они больше не лошадники, не кочуют в кибитках и не водят по базарам ручных медведей, а потому, что цивилизация вымывает из них традиционные цыганские ценности и представления о мире.
Они забывают собственные сказки и песни. Молодежь не учится играть на гитарах, а раньше в таборе умел всякий. Зачем уметь играть, когда почти в каждом доме дивиди-проигрыватель и музыка сама приходит в дом, одним нажатием кнопки, без малейших усилий (а усилия нужны – именно они создают культуру, внутренний рост).
Уличное гадание становится невыгодным и отходит в прошлое, вслед за другими цыганскими ремеслами вроде кузнечества или лужения.
Дети учатся в школах, процент грамотных цыган растет, а уровень культуры при этом снижается. Это парадокс, но дикарями их делает именно цивилизация, чужое добро.
Раньше таборный цыган – пусть и не умеющий читать – имел воспитание, цыганскую школу, которую схватывал от своих соплеменников, его образовывал сам порядок жизни, который веками складывался внутри общины, отделяя зерна от плевел, а теперь старые порядки и законы кажутся нелепыми – не успевают за прогрессом, не способны с ним сладить, и на наших глазах традиция испаряется, а без нее, без цыганской школы кто научит ребенка, что правильно, что неправильно, что хорошо, что плохо; кто даст ему иерархию ценностей? Телевизор? Компьютер? Айфон?
Знакомый этнограф-цыгановед говорил, что мы сейчас пишем потенциальную эпитафию их народной культуре и национальному своеобразию, – трудно поспорить, потому что так и есть, но, как часто бывает, замечая соринку в чужом глазу, в своем бревно мы не склонны различать.
Ведь и русские разрусскиваются, теряют себя, свои истоки. Русскую деревню мы уже проморгали. «Она умерла», – сказал священник Виктор Салтыков, настоятель одного из приходов Ивановской области, то есть в наших деревнях по-прежнему живут люди, они сеют и пашут, но они уже сироты, заливающие горечь собственной бесприютности и духовную пустоту известными напитками, – благодать ушла.
Православные истины сейчас воспринимаются скорее ритуально, и почти не остается их подлинных носителей, тех, кто мог бы реально объяснить, что это такое и как работает.
Русское искусство трещит по швам, в нем нет изобретателей – потому что в вакууме изобретать сложно.
А нынешняя цивилизация и есть тот вакуум, который освобождает людей от ответственности за самих себя, лишает их прошлого и лишает их будущего.
Цепочка знания должна быть неразрывной (без сына нет внука), но цепь распадается. Любой ребенок, какой бы одаренный и хорошенький он ни был, уже не будет русским – у него мало шансов им состояться. Он будет расти, но ему негде черпать, негде достать представление о том, что такое «русский». Уж конечно, не из картонного, идеологического патриотизма, который насаждает «Единая Россия».
Русские – другие.
Но русская школа исчезает – так же как и цыганская, французская, испанская, румынская, польская…