Бабка рано овдовела, детей у нее не было, и жила она одна – сводила бородавки надрезанной луковицей, заговаривала грыжу, отшептывала радикулит – все, как обычно такими вот бабками в глубинке и делалось.
Она и читать-то, похоже, не умела, даже букв не знала, а спроси хоть Якурку, хоть дядю Мишу Баранова: «У кого Черная Книга?» – все без сомнения покажут на бревенчатый Силантьихин пятистенок. И можно, конечно, разумно возражать: мол, она же неграмотная, зачем ей книга? – на тебя посмотрят с удивлением и сочувствием, как на дурачка: «Да кто ж ее читает? – такая книга…»
Когда бабка умерла и дом заколотили, мой дед с пацанами – было им по десять-двенадцать лет, еще перед войной, – набравшись смелости, однажды полезли к старухе на чердак, но кроме груды деревянной рухляди, осиных гнезд, прилепившихся к балкам, и рассыпанных листьев засушенной мать-мачехи ничего не нашли.
Ефим Скородумов
Вторая история – про Юшку-разбойника.
Был такой мятежник и анархист, атаман «зеленой армии», дезертир и уголовник, который оставил по себе славу местного Робин Гуда.
Легенда гласит, что, когда в село Аньково прибыл отряд комиссаров продразверстки, посланный затем, чтоб забрать у крестьян зерновые запасы, Ефим Скородумов (впоследствии Юшка) засел на колокольне с ручным пулеметом и в решающий момент полоснул сверху очередью, разогнав коммунистов, а кого-то и пристрелив.
Путь в нормальную жизнь для Юшки был отрезан, и он с десятком таких же, как сам, недовольных режимом подался в леса.
Борьба с большевиками сделала его народным героем. Ему помогали окрестные крестьяне, укрывая его, оповещая об облавах и помогая сбыть «коммунистическое» имущество, награбленное Юшкой.
За три с лишним года банда вконец одичала и деградировала. В пьяной ссоре Юшка был ранен своим же сообщником в ногу и плечо, по поддельным документам его отправили в московский госпиталь, и там-то его сцапали органы ЧК – по доносу предателя. Юшка умер в тюрьме, не дождавшись приговора.
Дед говорил о нем с той же интонацией, как о Ваське Чапаеве – своем тезке-начдиве, который махал шашкой по всему Уралу (такие примеры надолго застревают в памяти у мальчишек).
Еще будучи школьником, дед как-то отправился в лес за орехами и случайно наткнулся на Юшкин схрон-землянку – давно уже заброшенную, обшитую тесом подземную берлогу. Время было позднее, до родной деревни путь лежал неблизкий, и в какое-то мгновение с ревом накинулась затяжная гроза, грозившая белыми царапинами молний. Дед решил заночевать в землянке.
Он был уже не настолько маленьким, чтоб бояться призраков, однако, укладываясь на грубо сколоченные деревянные нары, сделался жертвой взыгравшей фантазии, которая ударила его, как лошадь копытом. Деду взмерещилось, что если он сейчас заснет на этом разбойничьем ложе, то сам проснется Юшкой-разбойником – нечесаным, страшным, с ножом за поясом и пулеметными лентами через плечо, – и родная мать его не узнает, а кинется на грудь с кулаками, и воплями, и горючими слезами: «А где же мой Вася? Что ты с ним сделал? Куда его дел?!»
Дед глаз не сомкнул, а ни свет ни заря унес оттуда ноги, радуясь тому, что легко отделался. Ему было невдомек, что много лет спустя Юшкой-разбойником проснется его внук и сам напишет книгу «Черная магия», которую не нашли у старухи Силантьихи.
История о Шептове
Шептов был болен странной болезнью – неизлечимой, – он не мог любить людей. Разве только в особенные, щемящие моменты, когда другой человек ощутимо страдает, – тогда да, в нем что-то поворачивалось, и он начинал помогать и суетиться, разгребать ситуацию, как завал на дороге. А любовь тут ни при чем. Его бы воля – он бы всех отправил в космос покорять очередную неукротимую планету.
Но он себя мерил. Я с ним общался почти без неудобств – мне было интересно, куда он клонит.
Шептов говорил:
– Преимущество бешеной собаки в том, что если ты ее укусишь, сам станешь бешеным.
Вероятно, за этим скрывался какой-то факт его личной биографии, плохо переваренный.
– А бешенство – сладкое?
– Ты что – как вишня!
И еще была фраза, достойная подчеркивания: «Человек – не конечная цель себя».
Натерпелись все!
Он владел текстильным цехом, в делах был стремительный, капризный и цепкий, с мгновенной озлобленностью вникая в суть проблемы, иногда истеричный. С женщинами мягче, но только потому, что так было проще добиться желаемого.
Неприятный характер.
Вообще удивительно, как при такой мизантропии вокруг Шептова регулярно складывалась самая веселая и разудалая компания!
Ни политика, ни бизнес, ни культура, ни спорт Шептова не трогали, но он во всем участвовал, так как жаждал событий, и если они у него были незначительные, то он их разгонял, как КамАЗ под горку – чуть что и не справишься.
Потом был период, когда я на три года уехал в Питер, а вернувшись, внезапно обрел Шептова вальяжно-сдержанным, непохожим на себя. Он приехал на внушительном подержанном джипе и всю нашу встречу держался как не пафосный, но солидный человек, от водки отказался, разговаривал медленно, толково, обдуманно.
Может быть, женился?