Книга про Иваново (город incognito)

– Если говорить о том, что от нас требует время. Есть разные эпохи – был Древний Египет, Древняя Греция, потом наступила эпоха христианского доминирования. Нет ощущения, что в наши дни христианский, пассионарный порыв выдыхается и, оставаясь внутри него, мы копаемся в выбранном руднике, который становится таким же вычерпанным для резервов человеческого развития, как в свое время оказался вычерпанным олимпийский пантеон или культура древних египтян?

– Этот рудник не исчерпать. Проблема только в том, что современный мир копается в нем идеологическим ковшом. Рудник на самом деле неисчерпаем, но подходы к нему, к его эксплуатации в наше время искажены. В этот рудник нужно идти самому, индивидуально, а когда в него массами на работы загоняют, брандспойтами моют золото, – что может получиться? Так не копают. За подлинным богатством, за богатством, в хорошем смысле этого слова, промысловик отправляется один со своим лотком – ищет жилу, намывает, а когда приходят промышленники, начинается просто грабеж и разорение земли.

– Вы несколько лет провели в Киргизии на высокогорной метеостанции. Чему вас научили горы?

– Одиночеству в хорошем смысле. Уединенности.

– Вы как-то сказали, что в горах, на вершине ничего нет. Зачем же туда идти?

– А туда идут обычно ради преодоления – там пустота.

– Как пустота? Красота же неописуемая! Внизу не увидишь такой красоты. Даже на альпийских лугах она уже не такая, как на горной вершине. Стоит только пересечь ту границу, за которой начинаются только камни и снег, как в этой красоте возникает что-то бесчеловечное, но это не пустота, а как раз наоборот – то, что тебя завораживает и привлекает. Может, ты и идешь за ощущением этой бесчеловечной красоты. Вы чувствовали что-то подобное в горах, на склонах?

– Когда ты говоришь о бесчеловечности, это очень точно. Там полная отстраненность. Громыхающая тишина. И звери-то там редко, и в этой тишине понимаешь, что человек все-таки нуждается в социуме. В горах ему неуютно. Те миры, которые там живут, в этой бесчеловечности, они так глубоко дышат, так странно существуют – не нашей суетой… Сама природа к нам настолько никакая! Мы ее очеловечиваем: березки, сосенки, – а она молчит, и это молчание и есть по сути настоящая жизнь. Это вечность вообще.

– Тогда я хочу повторить вопрос – что есть царство божие? Искусство должно что-нибудь проповедовать?

– Нет, не должно.

– А мораль, нравственность?

– Они должны сами родиться в человеке, а не так, как пластырем взяли и прилепили. Они на нем будут держаться, как костюм. Следуя нравственным нормативам, установкам, человек может построить себе бога. Когда он героически что-то добывает, преодолевает, он тоже строит себе бога, и это будет царство, но эту данность он делает себе сам, а когда человек отрицает самого себя, он приходит к себе… к другому самому себе!

– К какому другому себе? Вы опять все запутали!

– Погоди-погоди! Он приходит к Создателю! Человек все равно не сам себя создал. Через покаяние, самоотрешение от той гадкости, испорченности, которая в нем существует, он приведет себя к той первичной искре, которая заложила его как жизнь.

ГОРОД-ЗАГАДКА, ИЛИ 1000 ИСТОРИЙ. БЛОК 2

Бабка Силантьиха

Дед, выросший в деревне Третьяково Тейковского района Ивановской области – ныне нежилой (я имею в виду деревню), обычно рассказывал две истории.

Первая – про книгу «Черная магия», которую прятала у себя на чердаке бабка Силантьиха.

Никто никогда этой книги в глаза не видел, и сама Силантьиха ни разу о ней никому не обмолвилась, но тем сильнее думалось, что книга у нее и старуха помалкивает, а не просто молчит.