Книга про Иваново (город incognito)

Группы больше нет, остались только старые песни и «комья воспоминаний».

2

Йохан, музыкант:

– В Иванове было несколько панковских тусовок – одни придерживались классической темы: Sex Pistols, Exploited, а другие тяготели к сибирской волне: «Гражданская оборона», «Теплая трасса», «Инструкция по выживанию».

Когда «Теплая трасса» приезжала в Иваново и Шао встретился с Паскалем, Шао сказал: «У нас до Барнаула кассеты „Сельского населения“ дошли – люди заслушивались», а Паскаль говорит: «Мы здесь точно так же „Теплую трассу“ крутили». Им этой известности хватало с лихвой. Они были по-хорошему самодостаточны.

Паскаль приехал в Иваново году в девяносто втором, поступил на РГФ, потом вылетел оттуда, поступил на истфак, но и там тоже недолго проучился. Они с Ромкой Семеновым дружили с детства. Паскаль жил в университетской общаге на Тимирязева, Ромка Семенов еще в школе учился, был в Иванове наездами, но в общем-то «СеНа» была его проектом, он его вел с самого начала.

3

Джон Соколов, гитарист «СеНы»:

– Мы с Ромой оказались на филфаке на одном курсе. Я в тот период вел на радиоканале «Эхо» программу «Сами» – об альтернативной музыке в Иванове. У меня была шикарная возможность в концертной студии «Ивтелерадио» писать на халяву те коллективы, которые я потом давал в эфир. Там мы свели один из альбомов «СеНы» – «За полночь в снег».

– В какой атмосфере проходила запись?

– В прекрасной атмосфере – на «Ивтелерадио» тогда работал бар, на трезвую голову мало кто чего делал. Писали накладками. На половине инструментов играл я, на половине – Соратник. ВПР – на гитаре.

– А откуда пошло название?

– Это какая-то школьная тема – с уроков географии. Понравилось выражение «сельское население» – и все, никаких премудростей. Была еще группа «Родные просторы» – знаешь, откуда название? Конфеты были – «Родные просторы».

– То есть над названием люди не парились?

– Да никто вообще ни над чем не парился – ни над названием, ни над звуком, ни над текстом. А было круто.

4

Другие времена.

В девяносто втором в Энергоинституте провели фестиваль, на который съехалось более тридцати местных коллективов, – ивановский Вудсток. «Там кошмар чего творилось», – вспоминают участники (а на фестивале играли такие несхожие и примечательные деятели, как Александр Сакуров или ныне покойный Александр Непомнящий). Энергия захлестывала – тогда этим жили. Музыка для людей превратилась в образ жизни. Про бабки не думали.

По большому счету это было последнее героическое поколение, страсть которых к действию и напряженному внутреннему поиску в той ситуации зачастую оборачивалась саморазрушением, вырождалась в него, потому что состояться, реализоваться во вменяемых рамках вменяемому человеку было проблематично.

«Если мы катимся в ад, то лучше оказаться в своем, чем в чужом» – такой был посыл, и отсюда – обособленность, принципиальная контркультурность людей того направления. Они сознательно ушли в маргиналы.

«Сумасшедшие дети, песни дивной страны».

5

Георгий Липатов, однополчанин:

– Мое главное впечатление от Паса заключалось в удивлении от того, насколько сильно его интересы были шире культурных горизонтов Иванова того времени. Он интересовался музыкой и литературой, которая была на пике популярности у золотой молодежи в Европе и Америке. Но рос при этом из русской дремучей культуры, которую впитал в Приволжске. ВСЕ корни творчества «Сельского населения» там, и только там! В тамошней алкашне, в приволжском смешном выговоре и случаях с какими-то лубочными дядями-тетями лежала какая-то их глубокая сила. Как у Летова примерно. Только у «СеНы» она была своя. Вспоминаю фото «СеНы», где участникам по шестнадцать лет. На фоне сарая – Пас (в шинели и с прической под Егора Летова), растаман Семенов в берете, а рядом пристал маленький поэт-дадаист (имя я не помню) с запредельно чистым взглядом маньяка. В общем, совершенные инопланетяне на фоне этого волжского сарая. А ведь им приходилось ежедневно общаться с людьми этого тихого поселка.

6

Джон Соколов:

– Паскаль от гопников по морде получал регулярно, ВПР американские флаги любил сжигать. Мы были социально активны. Читали много. Я был на баррикадах. А сейчас никто ничего менять не хочет.

– Как тогда относились к лохматым-хипповатым? Сейчас-то терпимо – за длинные волосы лицо не разобьют.

– Это не терпимость – просто людям стало все равно. Выйдешь голым на улицу – всем все равно, будешь помирать на улице – все равно. Пофигизм, равнодушие. Делайте что хотите – только меня не трогайте. До настоящей терпимости нам еще далеко. Вообще-то, мы теперь к ней даже не стремимся. Потому как путь к терпимости лежит через конфликт и разногласия, а конфликта нет.