Иудейская традиция склонна рассматривать этот пророческий возглас как призыв к человеческому правосудию, не Божьему. «Вы должны сделать это, и Я приму вас, – комментирует Раши. – Правосудие, которое вы скрыли, должно быть явлено, как… могучий поток». Такая интерпретация соответствует контексту обличений Амосом израильских судей и имеет основание в других пророческих текстах (Ос. 6:6. Мих. 6:6–8. Ис. 1:10–20 и др.).
Святоотеческая экзегеза, напротив, видит в восклицании пророка требование Божественного суда. Блж. Иероним: «Как вода, катясь по покатости, обнажает то, что она прежде покрывала, и делает открытым пред глазами всех, так суд и правда, сообразно с которою Бог судил некогда Свой народ, откроются для всех и понесутся, подобно сильному потоку»[597]
. Блж. Феодорит: «Произнесенный на тебя правдивый приговор, подобно потоку и сильной воде, навлечет на тебя наказание, и не возможешь найти себе исхода»[598]. Свт. Кирилл: «Божественное определение, если таковое состоится против них, будет водой неодолимой и непреоборимым потоком»[599].Павел Юнгеров разделяет мнение Раши как более соответствующее контексту: «Пророк указывает истинное спасительное средство…: восстановление и распространение по израильской земле правосудия. Пусть всюду господствует оно и непрерывно, как текут воды потока, приводится всеми в исполнение. Под этим условием только можно ожидать помилования от Бога… Можно здесь видеть указание на суд человеческий, а не Божий, то есть повеление Израилю соблюдать и распространять, как бы “разливать” правду всюду и всегда»[600]
. Так же понимает эти слова и большинство современных авторов[601].В Таргуме:
Следующие два стиха написаны прозой.
Существуют попытки объяснить это предложение в том смысле, что, конечно, культ евреев во время сорокалетнего странствования по пустыне не был вовсе лишен жертвоприношений, но, в сравнении с нынешним роскошным культом в Вефиле, тот был очень прост и скромен. Тогда израильтянам особо и «нечего было принести Богу, они сами все получали от Него»[602]
. «Возможно утверждается, – комментирует Стефано Виргулин, – что во время сорокалетнего пребывания в Синайской пустыне Израиль полностью зависел от того, что ему предоставлял Бог, не имея возможности сам ничего предложить Богу. Не заявляется, что культ в пустыне был свободен от жертвоприношений, но что он был прост и искренен по сравнению с (современными Амосу. –Возможно, как считает Раши, речь идет не вообще о жертвоприношениях, а о пасхальных жертвах. Пасха в долгие годы странствования по пустыне не совершалась, во-первых потому, что рождавшиеся в пустыне не обрезывались (а «никакой необрезанный не должен есть ее» – Исх. 12:48), во-вторых, ввиду отсутствия опресноков, необходимых для ее совершения (Исх. 12:17–20. Лев. 23:6. Числ. 28:17. Втор. 16:3). Совершив первую Пасху в Синайской пустыне, через год по выходе из Египта (Числ. 9:5), евреи, по косвенному свидетельству книги Иисуса Навина, больше, до вступления Ханаан, ее не совершали. Только вступив в обетованную землю, они совершили обрезание «во второй раз» (Нав. 5:2) и совершили, после долгого перерыва, Пасху (Нав. 5:10–12)[605]
.Но возможно и другое объяснение этого трудного стиха, которое, в частности, предлагает Альберто Соджин[606]
. Стоящее в начале предложения П, которым обычно вводится вопрос, можно понимать и как восклицание. Восклицательное П в Библии хоть и редко, но встречается[607]. В таком случае предложение будет звучать так: «Вы мне приносили жертвы и хлебные дары в пустыне в течение сорока лет, дом Израилев!» Но как же тогда согласовать это со следующим стихом? Как обличение религиозного синкретизма? Служили Богу, и в то же время занимались идолопоклонством?