Книга пророка Амоса. Введение и комментарий

И будет: если в каком доме останется десять человек, то умрут и они, и возьмет их родственник их или сожигатель, чтобы вынести кости их из дома, и скажет находящемуся при доме: есть ли еще у тебя кто? Тот ответит: нет никого. И скажет сей: молчи! нельзя упоминать имени Господня. Эти стихи написаны прозой. Мрачная картина города и умирающих жителей после его захвата и разрушения врагами. Весь город стал подобен кладбищу – нечистому, с точки зрения Закона, месту.

Алонсо-Шёкель и Сикре-Диас рассматривают это описание поиска мертвых в разрушенной столице так: «Эта короткая и таинственная сцена описывает что-то нам неизвестное. Кажется, говорится о поиске мертвых в самых отдаленных углах жилищ, где власть смерти, где нельзя произносить имени Господа (потому, что Он – Господь жизни? потому что произнесение Его имени представляет опасность для ищущих?). Приходит на память великое прохождение ангела по городам Египта, когда израильтяне спаслись внутри своих домов, а первенцы египетские умерли. На сей раз от прохождения Господа (ср.: 5:17) никто не сможет укрыться даже в самых глухих помещениях»[659]. Интуиция испанских библеистов, усмотревших здесь параллель с описанием последней египетской казни, достойна похвалы.

В апокалипсисах эта тема получит свое развитие в эсхатологической перспективе. Так, в Третьей книге Ездры мы находим довольно детальное описание надвигающихся бедствий: «От голода погибнут очень многие жители земли, а прочие, которые перенесут голод, падут от меча. И трупы их, как навоз, будут выбрасываемы, и некому будет оплакивать их, ибо земля опустеет и города ее будут разрушены… Трудно будет человеку увидеть человека или услышать голос его, ибо из жителей города останется не более десяти, и из поселян – человека два… Останутся трое или четверо при обыске домов их с мечом. Земля останется в запустении, поля ее заглохнут, дороги ее и все тропинки ее зарастут терном, потому что некому будет ходить по ним» (3 Езд. 16:23–33).

… нет никого... Таргум: погибли; Vulgata: finis est. Юнгеров справедливо замечает: «Эти переводы уклоняются от буквы, но не от мысли священного текста». LXX соответствует МТ: ούκέτа, уже нет.

…молчи! нельзя упоминать имени Господня… Таргум: забери (סליק)! потому что когда они были живы, они не проповедовали имени Господня. Так арамейский перевод парафразирует это темное место еврейского текста, пытаясь его прояснить. Имя Господа не должно быть поминаемо перед трупами тех, кто погибли в результате божественного наказания[660].

Несколько иначе понимает блж. Иероним: «Даже побуждаемые тяжестью крайних бедствий они не хотели исповедывать имени Господня… у Израиля в… забвение пришло имя Божие»[661]. Прилагает он и экклезиологическое толкование: мертвые – это христианские еретики. Нравственный вывод таков: «Мы должны заботиться о том, чтобы не быть мертвыми, погребающими мертвых, но, скорее, быть живыми и приводить к жизни тех, кои мертвы. А если мы не делаем этого, то к нам относится повеление, гласящее: молчи! потому что мы признаемся недостойными имени Божия»[662].

Блж. Феодорит объясняет этот стих только исторически: «Столько будет погибающих между жителями, говорит пророк, что в иных домах все живущие окажутся мертвыми, и соседи, или родные, пришедши из других домов, станут предавать погребению тела умерших, а потом доведываться и спрашивать друг у друга, нет ли еще кого непогребенного. Когда же находящиеся в домах скажут: нет, пойдут, говорит пророк, с удивлением, молча, советуя друг другу делать то же, потому что приговор сей изречен Богом всяческих»[663].

Запрет произносить имя Господне (יהרה) – это запрет молиться, считает Юнгеров[664]. Отечественный автор размышляет над словами пророка: «Пророк Амос устами погребальщика… запрещает призывать имя Господне и на молитве сосредоточивать внимание. Нет, и молитва тогда не нужна будет, а одно гробовое молчание. Тем более неуместен будет столь обычный на востоке и любимый у евреев громкий уличный плач над покойниками: он допускается, по предыдущему стиху, только внутри домов. Погребение, как позднее поясняет Амос, будет совершаемо молча (8:3)»[665]. Думаю, этот запрет мог быть вызван и страхом перед врагами, разрушившими и оккупировавшими город. Захватчики вполне могли запретить выжившим молиться своему Богу и вообще упоминать Его имя.