Книга скорпиона

Вечерами тебя учил владеть мечами опытный димахер⁵⁸ по кличке Гепард. Помнишь, как он гладил лезвие гладиуса и наставлял тебя: «Это жадное животное, Маркус. Оно хочет пробовать новые тела. Ты ведь не оставишь его голодным, правда?» При этом он закатывал глаза и хохотал. Он был хорошим человеком. Больше всего на свете ценил свободу. Ради неё он побеждал десятки раз, потерял здоровье и красоту, но благодаря своему искусству убивать получил деревянный меч⁵⁹. После смерти дяди, он стал для тебя самым близким человеком.

А, помнишь, Маркус, то выступление халдеев⁶⁰? Ты пошёл на него из любопытства и был поражён. Эти люди знали ответы на те вопросы, которые ты задавал себе много раз. Они увидели в тебе необычного человека, посоветовали поехать в Эгипт. Дали письма к тамошним жрецам. Ты не мог не поехать. Гепард дал немного денег и на прощание крепко поцеловал своими изуродованными копейным ударом губами. Ты, кажется, плакал. Эгипт, потом Йудея – Ie teos ⁶¹ – здесь, где живёт бог.

Маркус, Маркус… Почему, когда ты смотришь в воду, ты ищешь не своё отражение в ней, а небо? И где твои руки? Покажи свои руки Маркус. Они в чём-то липком и красном. Да, Маркус – это мёд пчёл смерти. Когда-нибудь они прилетят за тобой, и ты растаешь под их взглядами. Тебе останется лишь одно – зарезаться и, умирая, прошептать банальную глупость или хотя бы проклятие, чтобы видевшие это люди поверили, что до этого ты был жив.

К чему это я всё? Ах, да, Маркус – ты ведь исповедуешься…

Иди и не совершай зла. Никому. Никогда. Нигде.

И пусть прольётся на тебя хоть немного радости. Хоть немного…

Маттафия

Он проснулся на холодном соломенном полу. Зябко поёжился, сел, достал из-за пазухи чёрствый огрызок ячменной лепёшки, и с аппетитом принялся жевать. Потом, слегка пошатываясь, вышел из покосившейся хижины. Тусклое утреннее солнце силилось разогнать ночную мглу. По равнине разносились голоса пастухов, гнавших стада на выпасы. Маттафия поплотнее закутался в свои поношенные, кое-где рваные одежды, потуже затянул бечевку на поясе, и с усталой неприязнью глянул на линию горизонта. Тот необычный сон снова явился ему этой ночью. Нужно было продолжать путь.

Маттафия когда-то был левитом⁶². Его выгнали за строптивость и непослушание. С тех пор он скитался по свету, зарабатывая на жизнь гаданием, да «изгнанием злых духов», в основном из скота. Суеверные пастухи, напуганные россказнями Маттафии об ужасных болезнях, поражающих целые стада, и даже перекидывающихся на людей, всячески привечали «большого целителя», который «защищал» их блеющее богатство. Сам Маттафия считал такой свой заработок временным. Он верил в своё высшее предназначение, и сны свои воспринимал как побуждение к действию.

Маттафия поскрёб ногтями нечёсаную бороду, забросил на плечо суму с торчащими из неё кусками пергамена и зашагал, не оглядываясь и не спеша.

Хлойи

Маркусу не понравились её глаза. Девушка смотрела пристально и тревожно, словно ожидая чего-то, пытаясь отыскать что-то необычайно важное для себя. Молчание явно затягивалось. Они будто играли в игру с простыми для них самих, но необычайно сложнопонимаемыми для окружающих правилами. Тишину внезапно для обоих прервал вошедший в комнату Вертумн:

– Ах, вы уже здесь?

Голос его был, как всегда, звучен и красив, и настолько наигранно удивлён, что Маркус не сдержал улыбки и, в свою очередь, воскликнул:

– О, да, наипочтенный Вертумн.

Маркус учтиво (даже слишком учтиво) поклонился:

– Я пришёл, так как не мог не проститься с тобой, о, друг мой.

Маркус состроил издевательски жалостливую рожу, но Вертумн, как ни странно, их давней игры не поддержал.

– Проходи же в триклиниум, – рассеянно взмахнул рукой Вертумн.

Маркус прошёл мимо стоящей Хлойи, успев заметить её внезапную бледность и непонимающе-жалкий взгляд.

Потягивая подслащённое вино и полулёжа на расшитых подушках, Маркус рассказал о своей предстоящей поездке в Эгипт, не рассказывая, конечно, о её настоящих целях. Вертумн забыл обо всех своих актёрских ужимках и выглядел по-настоящему огорчённым. Маркус почувствовал себя неуютно. Он всегда не любил такие ситуации – встречи с прошлым. А Вертумн и его дочь стали прошлым для Кровника в тот момент, когда он согласился ехать в Эгипт. Маркус уходил, как всегда, не глядя назад, ломая всё, что связывало его с прошедшим…

Прощаясь, Вертумн торопливо и неловко, но искренне обнял Маркуса. Тот выглядел мрачным.

Так они расстались.

Маркус едет верхом и тихо напевает слова песни. Его песни:

«Светлый путь блестит камнями.

С неба смотрят царь да жрица⁶³.

Он уходит по ступеням золотой стезёй свободы.

Он уходит, чтоб забыться.

Сводят взгляд движенья, лица.

Всё истёрто, всё уходит.

Остаётся только нитка,

за которой наблюдает

старый ловчий злой паук…»

Пометка на полях: «Атропос»⁶⁴.

Маттафия

Он увидел его внезапно. Просто вдруг перед ним возник мальчик лет тринадцати: большеглазый, худой и безумно не вписывающийся в окружающий пейзаж своей нездешностью, сквозящей во всём его облике.