Книга скорпиона

Комната для приёма гостей была небольшой. Лучи солнца из окна, выходящего во внутренний дворик, заливали её приятным лёгким светом. В правом углу стояло большое ложе, застеленное покрывалом цвета морской волны. Перед ложем – низкий стол. Стены были увешаны неброской и успокаивающей вышивкой. Здесь явно чувствовалось прикосновение чьих-то умелых женских рук. Хлойи слегка поморщилась. Слуга-раб велел подождать хозяина здесь. Время вяло потекло узенькой песочной струйкой клепсидры¹⁰². Маркус, наёрзавшись на ложе, заснул. Хлойи опять осталась одна, наедине со своими мыслями. Они лезли в голову, громоздясь одна на другую, мешаясь и путаясь. Женщину начали одолевать сомнения, правильно ли она сделала, приехав в Иеросолиму. То, что случилось в Атэнах до сих пор казалось ей объятым туманом, из которого выплывали лица, тени-фигуры, обрывки фраз. Кажется, она тогда сильно заболела; склоненные, кружащиеся лица: печальное, угрюмое Востекла, веселая мордашка Маркуса младшего и мрачно-спокойное лицо Кровника. Болезненный, изматывающий тело жар. Но больнее этого было осознавать свою беспомощность перед всесильными мойрами. Они умело и жестоко посмеялись над ней, снова украли жизнь, целую жизнь, которая должна была пройти мирно улыбаясь, как девушка с кувшином на плече, а получился злой хохот, получилась боль и обида. И после, когда болезнь прошла, сколько чужого холода было в словах Востекла, что она должна поехать вслед за Кровником в Йудею. Она посчитала это предательством. А потом тяжело заболел отец. Она запомнила последнюю ночь его жизни. Отец выглядел безумно старым, таким старым человека делает только близость смерти, с ослепшими неподвижными глазами. Он уже не мог двигаться, только слабо шевелил пальцами, поглаживая длинную прядь её волос. Отец тогда сказал, еле ворочая языком: «Два Маркуса лучше, чем один, моя прекрасная Элена¹⁰³». После его смерти Хлойи уже ничего не держало в Атэнах. Она взяла ребенка и…

До Хлойи донеслись негромкие голоса, шум, обычно сопровождающий приход человека в дом. Женщина пригладила волосы себе и спящему сыну. Рука мелко и досадно дрожала. Вошедший в комнату мужчина заметил это и усмехнулся. Хлойи повернулась на едва слышный звук шагов, бросила быстрый, неуловимо тонкий и болезненный взгляд и тут же отвела глаза. Маркус, немного задержавшись в дверях, медленно, переваливаясь подошёл к ней, постоял, глядя сверху на спящего мальчика, и присел рядом.

– Ты должна была понять, но не поняла, – протянул мужчина.

Хлойи не ответила.

В комнату тихо вошёл раб. Маркус приказал ему готовить обед и тот так же тихо удалился.

Хлойи повернула голову, снова взглянула на сидящего рядом Кровника. Он почти не постарел, только добавилось несколько морщинок на загорелом лице. Глаза те же, прищуренные, задумчивые и неприятно усмехающиеся. Под пыльной светло-серой туникой угадывается крепкое тело. И как напоминание о роде занятий хозяина: висящие по бокам гладиус с рукоятью, украшенной слоновой костью и изогнутый сирийский боевой нож.

Хлойи стало не по себе. Она почувствовала себя абсолютно чужой для этого человека, и единственное, что их связывало, сладко посапывало возле неё.

Вошедшая женщина была красива – это первое, что бросилось в глаза Хлойи. Тонкое бледно-розовое покрывало, обернутое вокруг плеч и головы подчеркивало загорелость лица и маленьких изящных рук. Взгляд, брошенный на Хлойи, мог быть назван ненавидящим, если б не был столь прекрасен. Марк залюбовался ею.

– Ты оставишь её в моем доме? – с вызовом спросила Арьйи Маркуса на арамейском.

Маркус безоблачно улыбнулся и собирался ответить, но тут Хлойи порывисто вскочила, сделала несколько шагов к двери, качнулась и упала на колени. Ей стало нехорошо. От духоты, от полумрака комнаты, от некстати открывшегося женского кровотечения, от безразличных глаз Кровника, от жалости к себе и сыну. В мгновение все это обрушилось на неё, и она провалилась в многоголосую темноту. Все звуки, которые способно издавать человеческое горло слились в один нескончаемый гул, шепот, гам. Запахло травами. Женщина ощутила жесткое ложе под собой, живительные капли воды на лице. Попыталась пошевелиться и открыла глаза.

Женщина увидела себя со стороны. Она стояла совершенно голая посреди поля дымящейся темноты. Темнота была необычная, будто образовалась не из-за отсутствия света, а, наоборот, получилась от воздействия яркого огня, как копоть на горшке. Темнота медленно, тягуче двигалась, подобно текущей сразу во все стороны реке, проникаю всюду. Женщина сделала шаг, и нога ушла до колена в густую дымку. Та, другая Хлойи, за которой она наблюдала, постояла на месте, будто задумавшись, а потом уверенно и легко зашагала в одном ей известном направлении, и тьма скользила рядом с ней и облизывала ноги.