Книга скорпиона

В последнее время, однако, многое стало меняться. Йуду чувствовал угрозу, но не знал, откуда она идёт. Во сне он направлял свои помыслы к Менглу, пробиваясь к нему через отделяющее их расстояние, но старик не вступал в контакт, и Йуду тревожился всё сильнее. Тому миру, в котором он жил приходил конец, и Йуду понимал это, пока ещё не со всей ужасающей конкретностью, но достаточно ясно для того, чтобы задуматься. Медленно, из тумана вероятностей выплывало что-то новое, незнакомое, большое и угрюмое, как засохшее дерево.

Когда к нему в дом вошёл Менглу вместе с женщиной и мальчиком, Йуду понял, что время перемен настало. Мальчик был ключом от двери, в которую никто не решался войти. Боялись.

Менглу беззубо усмехается, а Йуду пробивает дрожь. Нет, колдун, ты учил меня не для того, чтобы я служил тебе. Я сам себе хозяин. И это моя жизнь! Моя, моя! Менглу уже хохочет. Ты ещё не понял глупый торгаш? Ты заключил сделку, и пришла пора платить. Йуду растерянно озирается: Адонаи¹⁰⁰, неужели ты оставил меня? Ты поздно вспомнил о нём. Теперь он будет только мстить. Но ты можешь спастись, уйти, не выпачкав ног. Оп! – старик хлопает в ладоши – и в небо.

Мой ответ – нет.

Мой ответ – смерть.

Однажды к Йуду пришёл черноволосый, загорелый мужчина среднего роста, представился романским служащим Маркусом и без церемоний попросил денег. Они были нужны ему для путешествия в Эгипт и, по совету Менглу, он обратился к торговцу. Они проговорили несколько часов подряд, изгаляясь в словесной игре, и получая от этого большое удовольствие. Первым не выдержал и расхохотался Йуду, за ним Кровник. Они были похожи на двух сытых львов, которым пока нечего делить и они играют в своё удовольствие.

Йуду дал нужную сумму денег, но – услуга за услугу. Взамен Маркус взялся немного уменьшить количество торговых конкурентов Йуду. Это была удачная сделка. Кровник сам убил двух мешающих торговцев, получил из рук взволнованного Йуду деньги и, не мешкая, отбыл в Эгипт.

Сны, сны. Вязкие сны. Серые видения. После отъезда Кровника они преследовали Йуду. Настигали беззвучной вороньей стаей и больно били. Ослабший разум не находил лекарства. Спокойствие оставило Йуду. Начались неудачи в торговых делах. Он продал свой дом, почти всю свою коллекцию диковин. Деньги, что раньше доставались так легко, теперь минуя Йуду, уходили к другим. Тело его хирело. От былого ухоженного красавца почти ничего не осталось.

Что со мной? – спрашивал себя Йуду. Я стал грязен и чёрен, продал всё, что любил, я стал сборщиком податей¹⁰¹… Я забыл вкус женских губ.

Йуду не ждал чуда. Он не верил в бесплатные чудеса. Но оно пришло, и Йуду поверил. И был неправ.

Хлойи

Иеросолимским утром женщина с ребенком лет трех на руках осторожно пробиралась сквозь шумящее человеческое море, раскинувшееся на улицах города. Над толпами, над улицами и базарами стояла едкая пыль, шёл острый запах распаренных зноем человеческих тел, запах животных, мусорных куч, требухи. Мальчик на руках матери любопытно озирался по сторонам. Ему были интересны эти странно одетые люди, что-то кричащие друг другу на своем языке, тощие грязные псы, путавшиеся под ногами, изредка мелькавшие надменно-суровые и туповатые лица романских солдат, монотонные то ли песни, то ли гимны, которые выли местные бродяги, злые и тревожные взгляды калек, коих в Иеросолиме, как показалось женщине, было больше, чем в любом другом городе империи, за исключением Ромы.

Проходя по заполненным людьми улочкам города, в сопровождении двух рабов, Хлойи рассматривала лица прохожих, их движения, жесты. Ей показалось, что она попала в своё прошлое, туда, откуда она ушла давным-давно. Сейчас странное чувство потери, необъяснимое словами, чувство тоски по былому, по тому, что могло случиться и не случилось, не давало ей покоя. Она ощутила себя бесконечно далекой от этого города, мира, от ускользающей суеты улиц.

К дверям дома в северной части города близ Башни на легионерской улице (местные называли её мясницкой) Хлойи подошла молча, погруженная в свои мысли. На стук в дверь вышел старый глуховатый раб-альбинос и на ломаном койне сказал, что хозяина нет. За несколько монет он согласился пропустить женщину внутрь дома, чтобы та подождала.