Книга третья: Горы и оружие

Утром они двинулись дальше по грунтовой дороге вдоль гряды. С откосов начали уже постреливать. Порой винтовочная пуля звучно ударялась в скалы над головой. Дойдя до замерзшего горного озерца, они увидели, что издалека снизу, из глубокой долины, к ним поднимается всадник.

– У бегзадийцев до сих пор основной транспорт – лошади, – заметил Мак-Грегор. – Впрочем, возможно, это мул.

– О господи, – сказала Кэти. – Неужели нападет…

– Во всяком случае, это не Таха. Тот не унизится до чего-либо менее современного, чем джип.

– Нам бы укрыться куда-нибудь, – сказала Кэти.

– От курда в его родных горах не спрячешься, – сказал Мак-Грегор. – Лучше идти, как шли, и не спускать с него глаз.

Курд снял с плеча винтовку, опер ее прикладом на седло. Кэти понимала, какая нависла опасность; она боялась не за себя – за Мак-Грегора. Курды не более других склонны к убийству, но слишком много старых счетов сводится в горной глуши, и небезопасно здесь человеку, у которого в Иране есть враги. А за все эти годы участия в сложных политических движениях Мак-Грегор не мог не нажить себе врагов.

Пришпорив пятками свою костлявую, покрытую грязью туркменскую лошаденку, курд последние полсотни метров – по ровному – проскакал галопом. Лихо осадил лошадь, чуть не наехав на идущих.

– Ух ты! – гоготнул он. – Так и есть, они самые. – Точно мальчик игрушкой, он мотнул дулом винтовки на Кэти и спросил:

– Ты курманджийский понимаешь, госпожа?

– Нет, не понимает, – резко сказал Мак-Грегор.

– Давай подсади ее ко мне сзади, – предложил развязно курд.

– Ты бери рюкзак, мы за тобой пойдем, – сказал Мак-Грегор.

Сжав пятками лошадиные бока, курд своей винтовкой поддел и поднял тяжелый рюкзак, чуть не упав при этом с седла.

– Ух ты! Не иначе там золото. – И в продолжение всего пути вниз по долине он не переставал гоготать и горланить: – В мешке золото!

Они шли за ним около часа, пока не увидели речушку впереди, у крутого поворота. Курд гикнул, ударил лошадь пятками и пустился вскачь. С криком и хохотом он скрылся за поворотом.

– Прощай, рюкзак, – сказала Кэти. – Ускакал со всем нашим добром.

– Это всего лишь местное чувство юмора, – успокоил Мак-Грегор, продолжая шагать. Не дошли они еще до поворота, как оттуда лихо вывернул старый темно-синий джип и, проехав юзом ярдов двадцать, остановился. Кэти ухватилась за руку Мак-Грегора.

– Все в порядке, – сказал он. – Это Затко.

С сиденья спрыгнул курд, подбежал на легких, как у плясуна, ногах и влепил по сочному поцелую в обе щеки Мак-Грегора.

– Хвала аллаху, – театрально воскликнул курд, – до тебя дошел мой зов!

– Узнаю энтузиаста, – ласково улыбнулся Мак-Грегор.

– Х-ха! – внушительно выдохнул Затко. Курды-горцы называли его Удалец и «славный наш защитник», считая Затко своим лучшим воином. Он был одет в окаймленную вышивкой куртку, в рубаху с полосатым кушаком и широкие шаровары. Убранство полностью курдское, и только на набрякших маленьких ступнях были ковровые туфли из английского магазина «Маркс и Спенсер».

– А где Таха? – спросила его Кэти по-персидски. – Разыскал ты его?

Тахе, сыну Затко, шел двадцать первый год; он прожил в Тегеране у Мак-Грегора те пять лет, что проучился в школе, а затем в университете. Мак-Грегоры привязались к Тахе, но дочь их Сеси шестнадцатилетней девочкой влюбилась в него, и хотя влюбленность эту обуздали бдительным надзором и вмешательством, однако и Кэти и Мак-Грегор были рады, когда Сеси благополучно отбыла в Европу, а Таха вернулся к отцу. То есть к отцу он не вернулся. Таха был бунтарь: взяв с собой полдюжины студентов-курдов, он скрылся в горах над Резайе, поскольку хотел немедленной революции, а не стремился, как его отец, прежде добиться национального освобождения.

– Разыскать я его разыскал, – сказал Затко, прохаживаясь взад-вперед и похрустывая костяшками пальцев. – Сейчас он под Мехабадом, на пятое число они наметили похитить там полковника Размару.

– Похитить? Зачем это? – спросил Мак-Грегор. Иранского полковника Размару они оба знали и считали его другом.

– Эти мальчишки хотят взять Размару заложником за курдских студентов, арестованных в прошлом месяце в Тебризе. Представляете, глупость какая ребячья! – простонал Затко.

– Спаси и помилуй нас бог, – саркастически проговорила Кэти по-курдски.

– Завтра, – сказал Затко, – когда покончу со здешним делом, я съезжу заберу Таху оттуда, пока персидские жандармы не подстерегли его и не убили.

Театрально вздохнув, Затко вынул пачку американских сигарет, предложил Мак-Грегорам. Те отказались, а он достал мундштучок в форме трубки, воткнул сигарету торчмя, чиркнул персидской спичкой и задымил, словно бы задумавшись. Мак-Грегор понял, что Затко собирается что-то сообщить, но прежде хочет дать почувствовать всю важность этого сообщения. Наконец, повернув трубку чашечкой вбок, Затко выдул оттуда окурок и опять драматически вздохнул.

– Итак, в чем же состоит дело? – спросил Мак-Грегор.

– Наш Комали-и-джан – Комитет жизни – хочет, чтобы ты кое-что для нас сделал, – сказал Затко. – Затем я и призвал тебя.

– Это мне ясно. Но что именно от меня требуется?