Книга третья: Горы и оружие

Поев, он решил прогуляться на правый берег Сены, на площадь Согласия – к банку, куда он перевел из Тегерана всю свою валютную наличность. Банк был американский, и Мак-Грегор с удовольствием бывал там. Ему нравился американский банковский метод, в этом методе ощущалась уверенность в себе и своих деньгах. Поставив сейчас подпись на одном из пятисотдолларовых, голубых с изнанки чеков, он спрячет затем полученные франки во внутренний карман, чтобы оплатить часть домашних расходов на продукты, бензин, на приемы гостей – часть, какую только и позволяла Кэти ему оплачивать.

– Здравствуйте, мистер Мак-Грегор, – встретил его служащий банка, американец из ливанских греков, любивший обменяться с Мак-Грегором последними иранскими новостями, перекинуться словом о Бейруте или потолковать об альпинизме, которым он увлекался. Но сегодня, подняв указательный палец, грек потер свои густые черные брови, точно делая Мак-Грегору тайный знак. – Так и думал, что вы зайдете. Надеялся, что зайдете.

– А что? Случилось что-нибудь?

Не нагибаясь доверительно и не принимая чересчур загадочного вида, грек вполголоса сказал Мак-Грегору:

– Хоть не положено сообщать вам этого по службе, но скажу по дружбе. Кое-кто наводит справки относительно вашего счета у нас, и уже имел место обмен телекс-депешами с Тегераном, Вашингтоном и Лондоном. Я подумал, вам стоит об этом знать.

Мак-Грегор поблагодарил его.

– Это, видимо, обычная проверка платежеспособности в связи с одной намеченной мною операцией, – сказал он.

Грек кивнул в знак понимания, звучно кладя пачку пятидесятифранковых купюр. Отсчитал бумажками и мелочью остаток и, кончив, громко сказал:

– До свидания, мистер Мак-Грегор. Рад был вас видеть.

Обходя разлив автомобильного потока на площади Согласия, Мак-Грегор хмуро гадал, кому бы это понадобилось совать нос в его банковский счет. Он понимал, что это, вероятно, всего лишь очередной нажим на него, но на душе стало скверно и не хотелось возвращаться домой в таком настроении. Он пошел правым берегом, разглядывая витрины. Сел за столик в кафе напротив Лувра и стал прикидывать в уме процент загрязнения воздуха на парижских улицах. При нынешнем уровне закись азота, доставленная в нефти из Ирана и Аравии, убьет в конце концов все живое в Европе – взрослых и детей, деревья и цветы. Но в своем нынешнем настроении он только пожал плечами: и поделом, по справедливости…

Когда он пришел домой, Кэти, запершись в ванной, уже готовила себя к званому ужину у Жизи Марго. Она крикнула ему через дверь, что пора одеваться.

– Ты не забыл?

– Нет, нет, – солгал он.

Кэти явилась из ванной свежая и душистая. Она не стала спрашивать, куда его возили и зачем.

– Ты была где-нибудь? – спросил он ее.

– Я ведь говорила тебе вечером. Мы с Ги ездили на знаменитый здешний ипподром, катались там на лошадях. Нелепейшее место. Опилки, кривоногие конюхи-французы в английских картузиках и конюшенные собаки с кличками Боб и Джок.

Уезжая с Герэном, он оставил ее в беспокойстве и тревоге. Куда же теперь девалась вся тревога?

– А где я был, ты и не спросишь?

– Я и так знаю, – сказала Кэти. – Тебя увезли, я тут же позвонила Ги. Я не могла иначе. Он сказал, что все в порядке, что с тобой хочет поговорить один его приятель. Кюмон, не так ли?

– Я сказала Ги, что решила уж – тебя забрали, так зловеще все выглядело. Но он только рассмеялся и сказал, что это просто идиотская французская манера вести дела. Чего хотел от тебя Кюмон? Чтобы ты помог им столковаться с курдами?

– Что-то в этом роде.

– И ты согласился?

– Прямого согласия я не дал, – ответил Мак-Грегор. – Речь об этом еще впереди.

Кэти стала надевать новое, цвета ржавчины, платье – подняла осторожно над головой, чтобы облиться им от плеч донизу. Сшила не иначе как в одном из дорогих домов мод VIII округа – и снова, как всегда, он был озадачен непростотой ее характера. С какой-то неистовой рьяностью возвращалась теперь Кэти к прежней своей европейской жизни, обновляя даже линии тела, шеи, лица – стирая следы всего знакомого ему в ней прежде.

– Застегни мне сзади «молнию», – сказала она.

Раньше это был бы предлог для ласки; Кэти прильнула бы к нему пусть кратко, но радостно. Но не теперь и, возможно, уже никогда…

– По-моему, нам пора уехать из Парижа, – проговорила она, и он не понял, вполне ли серьезно. Она и раньше это говорила. Непочтительными английскими пальцами ероша свою французскую прическу, Кэти сказала: – Я же знаю, чем занимается ведомство Кюмона. Дела эти будут тебе совершенно не по зубам.

– Мозель так считает?

Кэти обернулась, взглянула.

– Я и без Ги понимаю. Он тебя не знает, но я-то знаю.

– Не вижу, из-за чего тебе так тревожиться.

– Ты вовлекаешься в сферу политической разведки, – сказала Кэти. – И будешь раздавлен профессионалами.

– Возможно… – сказал он, чувствуя, что Кэти права.

Она аккуратно намазала губы помадой.

– Сюда прибыл для встречи с тобой Гарольд Эссекс. Я видела его утром.

– Э-эссекс?