Книга третья: Горы и оружие

Кэти тяжело откинулась на подушку, выключила лампу на ночном столике.

– Если я куплю этот дом, – сказала она в темноту, – то что-то между нами оборвется. Кажется, понятно говорю?

– Да, – сказал Мак-Грегор.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Утром проводили в дорогу Сеси – Сеси в гневных слезах. Даже тетя Джосс вышла из своего убежища, обутая в сабо, и постояла в дверях, помахала рукой, точно Сеси отправлялась на веселую прогулку с друзьями. Сеси уехала в своем «ситроене», провожавшие вернулись в дом. И тогда Мак-Грегор вышел за ворота и направился через Сену на Елисейские поля, в агентство Британской авиакомпании – узнать, летают ли самолеты в Тегеран.

Клерк авиакомпании сказал ему, что английские лайнеры летают на Тегеран из Брюсселя; до Брюсселя же ходят автобусы.

– Заказать билет можете, но полет не гарантируем. Если не сможете использовать билет, стоимость вам, вероятно, полностью вернут.

– Понятно.

На стене, над головой у клерка, рекламный плакат изображал индонезийскую куклу-марионетку, надпись поперек изображения гласила, что Британская заморская авиакомпания доставит вас и туда, и оттуда. Плакат брал логикой и лаконизмом.

– Итак, бронировать вам место? – спросил клерк.

– Да.

– На какое число?

– Если можно, на пятницу.

– До пятницы у нас с вами три дня…

За зри дня Кэти, быть может, поймет правильность его действий. И уж за три дня представится удобный случай сказать ей о поездке.

– На пятницу место, думаю, будет, – сказал клерк и задал обычные вопросы: гражданство, фамилия, имя, адрес, – есть ли иранская виза.

– Есть, – ответил Мак-Грегор. Назвал себя. Адреса в данный момент не имеет, укажет его завтра, когда зайдет за билетом.

– Если завтра, то с утра приходите, – сказал клерк. – На полдень здесь назначена большая манифестация, все улицы будут забиты. Сегодня – коммунисты на площади Бастилии, а завтра – голлисты здесь, на Елисейских полях. И на этот раз решится, кто в нашем хозяйстве босс.

Мак-Грегор поблагодарил и ушел. Вернувшись домой, он услышал голос Кэти, оповещавший из кухни тетю Джосс:

– Сейчас я сама займусь ленчем.

Мак-Грегор торопливо предупредил в холле Эндрю:

– Я еще не говорил маме, что уезжаю в Иран, так что ты молчи пока.

– А ты скажи ей не откладывая.

– Нельзя, – покачал головой Мак-Грегор. – Она сейчас и без того расстроена.

– Тебя хочет видеть Таха, – сказал Эндрю. – Он сегодня днем будет участвовать в манифестации, которую проводит ВКТ с профсоюзами. У него к тебе дело. Я знаю, где Таху искать, пойдем вместе.

– Хорошо, – сказал поспешно Мак-Грегор, видя, что из кухни выходит Кэти.

Кэти словно чутьем угадала, о чем у них разговор.

– Ты на сегодняшнюю демонстрацию не пойдешь, – сказала она сыну.

– Но ведь сегодня и завтра – решающая конфронтация. Все прежние не в счет.

– Ги предостерегал меня вчера: ты якшаешься с Тахой, с курдами, с иранцами. Если тебя поймают, как поймали Сеси, то, как и ее, выдворят из Франции. И я теперь пальцем о палец не ударю. Понесешь наказание полностью.

Эндрю наклонился, поцеловал мать.

– Не тревожься, мама. Я не так красив, как Сеси, и не привлекаю такого внимания.

– Я с ним пойду, – сказал Мак-Грегор.

Кэти поглядела на мужа с подозрением и за ленчем подчеркнуто молчала.

По дороге на площадь Бастилии Эндрю читал вслух газету. Сегодня, говорилось там, один из решающих для Франции дней. Даже Кон-Бендит тайно переправлен обратно во Францию. «Но все студенты, включая кон-бендитовское «Движение 22 марта», бойкотируют сегодняшнюю манифестацию ВКТ, – читал Эндрю, – поскольку профсоюзы отвергают лозунги студентов».

– Нет, студенты бойкотировать не станут, – сказал Мак-Грегор. – Профсоюзы им больше нужны, чем они профсоюзам.

– «Передают, – продолжал читать Эндрю, – что де Голль покинул вчера Париж в 11.30 утра, а у себя в Коломбé появился лишь в 5.30 вечера. Никто не знает, где он провел день. Армия уже взяла Париж в кольцо и ждет».

Дойдя до бульвара Бомарше, они остановились – путь преградили густые колонны демонстрантов, двинувшиеся уже от площади Бастилии к площади Республики с пением «Прощай, де Голль, прощай!»

– Постоим здесь, дождемся курдских студентов, – сказал Эндрю. – Они где-то ближе к хвосту будут, и с ними Таха.

Транспаранты и знамена служили как бы пояснениями к шествию, сжатыми и меткими. Длинен был перечень манифестантов: шли врачи, медсестры, учителя, шли парижане… Наконец, дождались Тахи; выйдя из рядов, он подбежал к Мак-Грегору и Эндрю и за руку потянул их в колонну.

– Нет, – сказал Мак-Грегор.

– Но у меня к вам разговор есть, дядя Айвр. А где безопасней вести разговор, чем в колонне?

Демонстранты приняли их в свою гущу. Здесь шли курды, персы, арабы, даже турки, всеми средствами скрывая свою чужеземность, ясно отпечатанную на лицах. Прошагали мимо афиши Зимнего цирка, и кто-то выкрикнул: «Де Голля – в цирк!» Все засмеялись, но Таха и не улыбнулся – не для улыбок он здесь шел.

– Вы когда едете? – спросил он Мак-Грегора.

– В пятницу.

– Послепослезавтра?

– Раньше не могу,- сказал Мак-Грегор коротко.

– Значит, с отцом, с кази увидитесь в понедельник или во вторник.

– Если не будет задержки.