– Но советую – поменьше багажа, – предупредил клерк. – Места в автобусе мало.
Возвратились домой, и Мак-Грегор написал Сеси короткое письмо, велел слушаться маму. Подошло время ленча, а Кэти не было, и Мак-Грегор спросил сына, молчаливо наблюдавшего за ходом родительской ссоры:
– Куда бы нам сходить поесть?
– Дожидаться выступления де Голля лучше всего будет в «Ротонде».
Но оказалось, что «Ротонда» теперь – полуресторан-полукинотеатр. Пошли поэтому в «Купол», сели там на кожаных банкетках. Было начало третьего, а речь де Голля – в четыре, но «Купол» уже перекипал от ожидания.
– Ты читал роман Золя «Париж»? – спросил Мак-Грегор сына.
– Нет, только предисловие Гюго, нам его в лицее задавали.
– Золя, должно быть, вдохновлялся здесь, в «Куполе», – сказал Мак-Грегор.
Принесли заказ. Мак-Грегор успел уже забыть, что заказал, и удивился, увидев перед собой на тарелке форель. Вокруг ели, разговаривали, спорили. Эндрю все поглядывал на часы, и вот официант включил радио. Шансонье допел «Мари», затем торжественным предвестием прозвучала классическая увертюра, и наконец раздался старозаветный, гневный, металлический голос де Голля, обращающийся к француженкам и французам.
Президент объявил, что не уйдет в отставку. И что правительство не уйдет в отставку. Выбор у нации лишь между ним и коммунистами. Но коммунистический путь – не для Франции. Он предлагает парламентские выборы и референдум. В случае же отказа употребит силу власти для восстановления порядка в стране. «Силу власти» – раздельно и гулко прозвучали слова. Впредь до выборов Национальное собрание распущено. И на этом президент поставил точку.
«Купол» зашумел. «Восемнадцатое брюмера!» «Второе декабря!» «Тринадцатое мая!» Волнение вокруг напоминало переполох на фондовой бирже.
– Куполянам не по вкусу. Они возмущены, – заметил Эндрю.
– По вкусу им или не по вкусу, разница невелика, – сказал Мак-Грегор. – Все кончено.
Уплатив по счету, они вышли и под зеленовато-бледным солнцем направились на тот берег поглядеть, как двести тысяч голлистов шествуют по пыльным Елисейским полям с пением «Марсельезы». Мак-Грегор любил «Марсельезу». Но, глядя на этих торговцев, собственников, дельцов, на женщин в пальто верблюжьей шерсти, он просто не мог поверить, что крестьянские сыны, французские солдаты окружили Париж в танках и бронетранспортерах, чтобы защитить бумажные трехцветные флажки, торчащие в шляпах голлистов.
– И вот так поставлен крест на великой парижской революции, – сказал Эндрю.
Они пошли обратно на левый берег, а за спиной голлисты выкрикивали: «Liberte, liberte, liberte!» И на этом расставался Мак-Грегор с Францией, и ему стало грустно, когда высокие, пегие от кислоты деревянные ворота захлопнулись, отгородив собой Париж.
Он очень удивился, увидев в кабинете тетю Джосс, занятую разговором с Кэти и Мозелем. Точно пришло наконец время обрести телесность этому застенному тоненькому голосу. Будто и не заметив Мак-Грегора, тетя Джосс поцеловала Эндрю в щеку, затем в губы, и Ги Мозель воскликнул со смехом:
– А отца так и не поцелуете?
– Я его не понимаю, – гордо выпрямилась тетя Джосс. – Он меня пугает…
– Мак-Грегор пугает? Боже правый!
– Эндрю, принеси мои сабо, – сказала тетя Джосс. – Я выйду прогуляюсь.
Выходя из дому, тетя Джосс обувала бретонские сабо и обильно умащала лицо и ноги лосьоном от комаров и от свежего воздуха, так что сабо были сплошь в пятнах лосьона. Тетя Джосс направилась к дверям, и Мак-Грегор, которого она так и не подарила ни словом, ни взглядом, встал почтительно вместе с Мозелем; слышно было, как в холле она говорит Эндрю:
– Проводи, голубчик, – не дай бог, оступлюсь еще.
– Для тети Джосс это прямо предел тактичности, – небрежно заметила Кэти, ни к кому в особенности не обращаясь; но у Мак-Грегора осталось чувство, что до него они втроем плели здесь какой-то семейный заговор.
– Мы почти весь день оформляли покупку виллы, – любезно сообщил Мозель, и Мак-Грегору ничего не осталось, как настроиться тоже на любезный тон (ну, что поделаешь с Мозелем). – Мы, собственно, разыскивали вас. По французским законам для оформления требуется муж.
– Я ходил с Эндрю на правый берег поглядеть на демонстрацию голлистов, – сказал Мак-Грегор.
– Голлистские демонстрации – недурной образчик малограмотности, – заметил Ги. – Мы заглянули в «Купол» подкрепиться, – продолжал он, – и видели там вас с Эндрю. Но к тому времени нужда в вас уже отпала, а вдвоем вы составляли такой милый тет-а-тет, что мы решили не нарушать его.
Мак-Грегора подмывало дать отпор этому странному, неуловимому какому-то захвату его семейных прав и обязанностей, но он понимал, что сейчас не время.
– Ах, да скажите ему, Ги, – нетерпеливо проговорила Кэти.
Мак-Грегор похолодел от предчувствия. Кэти от него уходит, и Мозель сообщит сейчас об этом с обычным своим деловитым шармом и здравым смыслом – в порядке, так сказать, простого честного обмена информацией между двумя порядочными людьми.
– Я слышал, вы завтра едете в Тегеран, – с улыбочкой начал Мозель, словно решив попутно внести и сюда ясность.
– Да…