– Кто же вас задержит?
– Иранцы, стоит лишь им узнать, с какой целью еду. Кто угодно может задержать. Даже и в Европе. Все тут сейчас насторожились, Таха.
– Никому пока не известно, зачем вы едете.
– Выведают непременно. Сам знаешь.
– Это верно. – Таха помолчал, дожидаясь, пока студенты впереди кончат скандировать лозунги. – Мы узнали, что те ящики с оружием выгрузят в турецком порту седьмого июня и что ильхан будет встречать грузовики десятого числа в долине Котура, но не там, где я думал, а у летних пастбищ. Так что Затко нужно туда прибыть к девятому июня.
– Но насколько достоверны ваши сведения? – спросил Мак-Грегор. – Я не хочу везти кази сомнительную информацию. Ты тщательно проверь.
– Наши турецкие друзья подтверждают.
– А может быть, намеренно дают ложные сведения?
– Нет. Они нам не лгут.
– Хорошо, верю тебе. Но как удастся Затко добраться до Котура? Это ведь почти на самой турецкой границе, и ему придется пройти вдоль целой цепи пограничных постов.
– Ему просто надо будет взять Кемийским хребтом, по турецкой территории.
Мак-Грегор отвел рукой плещущий в лицо флаг.
– Затко слишком слаб теперь для такой дерзкой операции. А другого выбора нет?
– В том-то и дело, – сказал Таха. – Но это еще не все. Я вот что хотел вам сообщить. В Тулон сейчас пригнали еще три вагона с оружием и боеприпасами. Доставили из Бельгии для ильхана. И все вместе повезут на этом судне.
– От них такого трюка и следовало ожидать, – горько заметил Мак-Грегор. Переждав, когда доскандируют, допоют призывы, он спросил Таху: – А ты когда поедешь?
– Завтра или послезавтра.
– Но как ты доберешься?
– Не беспокойтесь, дядя Айвр. Доберусь и сразу же свяжусь с отцом. Вы только постарайтесь убедить их, чтоб десятого были у Котура. А дальше уж отец будет знать, что делать.
Возле ресторана «У Женни» шествие остановилось, возник затор. На балконе небольшого дома появился человек с 16-миллиметровой кинокамерой и навел ее на иностранных участников манифестации. Мак-Грегор поднял глаза – камера была нацелена именно на него с Тахой.
– Salaud! (сволочь (франц.)) – крикнул кто-то.
Таха метнулся в подъезд, как ныряющий за рыбой зимородок; человек с камерой и заметить не успел. Таха взбежал на второй этаж, выскочил на балкон, и после короткой борьбы пленка, выхваченная из камеры и засвеченная, повисла с перил, точно серпантин. Не успели снова тронуться, как Таха невозмутимо вернулся в ряды, встреченный одобрительными возгласами.
– Вам же постоянно грозит опасность, – сказал Таха, переводя дух. – Остерегаться надо, дядя Айвр.
– Ты уж молчал бы…
– Что ж, молчу, – пожал плечами Таха. – Но Эндрю я предупреждал – Эндрю должен бы оберегать вас.
– А я тебя предупреждал, чтобы ты не впутывал Эндрю, – сердито сказал Мак-Грегор.
– Никто его не впутывает. Но если с вами что-нибудь случится по его недосмотру, разве не будет он потом каяться всю жизнь?
– Со мной ничего не случится. Во всяком случае, в Париже.
Они достигли уже площади Республики – конца маршрута. «Служба порядка» в зеленых нарукавных повязках размещала прибывающих на площади, стараясь сбить двести тысяч участников в сплоченную массу. Кругом зазвучали призывы Народного фронта, затем пение, и над пением снова взлетали скандируемые лозунги и язвительные выкрики в адрес президента.
– Вот что… – Вынырнувший откуда-то Эндрю тронул отца за рукав. – Пойдем-ка, а то застрянем надолго.
Таха остался, сказав, что побудет еще, послушает «дас-а-бас» (по-курдски это означает «новости», а буквально «шум и говор»). До отъезда, сказал Таха Мак-Грегору, он еще наведается к ним. Мак-Грегор с Эндрю выбрались из поющей толпы. Из чьего-то транзистора донеслось до них, что Мендес-Франс наконец-то сел на белого коня: объявил, что если де Голль уйдет завтра в отставку, то он, Мендес-Франс, готов будет внять призыву нации.
Эндрю засмеялся, но задерживаться у радио не стал. Проталкивались дальше сквозь тесноту на тротуарах; за спиной глохли обрывки новостей: «Сегодня де Голля видели прогуливающимся в парке в Коломбé… Наготове стоял вертолет. Пилот в защитной форме держал в руке карту… Но по какой причине…»
– Завтра французы вынут затычку из бочки, – произнес по-французски Эндрю, когда они вырвались наконец из пыли и давки проспектов, сходящихся к площади.
«Завтра, – подумал Мак-Грегор, – придется сказать Кэти о поездке».
День начался не с этого. Мак-Грегор прежде дождался звонка из Лондона, от Сеси. «Доехала благополучно. Так все это глупо…» Позавтракали. Затем Мак-Грегор просмотрел газеты этого судьбоносного для Франции дня. Де Голль вернулся в Елисейский дворец; федерация левых сил созывает совещание без участия коммунистов; по мнению коммунистов, не может быть возврата к политике третьей силы или к правлению мага-чудотворца. Эндрю прочел вслух из «Комба», из вложенных туда полос «Канар аншене», что последним, решающим шагом явится выбор между де Голлем и коммунистами. Все же прочие, по существу, лишь союзники первого или вторых.
– В понедельник я возвращаюсь в Лондон, – объявила Кэти и встала из-за стола.