Книга величиной в жизнь. Связка историко-философических очерков

К сожалению, на русский язык переведена только малая часть произведений Филона Александрийского. Наиболее полный русский научный сборник его трудов под названием «Толкования Ветхого Завета» увидел свет в 2000 году в Москве в издательстве «Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина», куда вошли следующие трактаты: «О сотворении мира согласно Моисею», «О херувимах, о пламенном мече и о первой твари, родившейся от человека, Каине», «О рождении Авеля, и о том, как приносили жертвы Богу он и его брат Каин», «О том, что худшее склонно нападать на лучшее», «О потомках надменного Каина и его изгнании», «О смешении языков» и «О соитии ради предварительного обучения». Перевод трактата «О жизни созерцательной» был осуществлен еще в начале XX-го столетия и опубликован в книге И. Д. Амусина «Тексты Кумрана» (М.: Наука, 1971. — Стр. 376–391). Добавим к этому еще переводы двух сочинений Филона «Против Флакка» и «О посольстве к Гаю», на чем и завершается перечень трудов выдающегося философа на русском языке. При переводе отрывков и фрагментов произведений Филона, цитируемых Фестюжьером и не существующих на русском языке, нами учитывался их латинский текст. В плане оттенков содержания и соответствия более позднему латинскому варианту отрывки и фрагменты, приводимые Фестюжьером, оказываются безупречными и тождественными, поскольку он сам, будучи блестящим эллинистом, фактически буквально переводил с оригинала на французский язык, при этом стараясь как можно лучше сохранить богатство метафорического ряда и образной структуры древнегреческого языка.

Отношение Андре-Жана Фестюжьера к великому александрийцу, как мы видим в тексте «Космического Бога», двойственное. С одной стороны, французский исследователь не видит в Филоне оригинального философа, привнесшего что-то новое в предмет в переходный период мировой истории. К тому же, по мнению многих ученых, он механистически объединял в своих трактатах все эллинское с иудейским началом. С другой стороны, он очарован масштабом деятельности и универсальностью личности Филона; и оба взгляда не находят своего разрешения у Фестюжьера. Вот почему в разделе второго тома «Откровения Гермеса Трисмегиста», посвященном Филону, Фестюжьер ограничивается описательной частью, по сути, показывающей александрийского философа как олицетворяющего заключительный этап философии эклектизма и преддверие монотеистического синтеза эллинистической философии на заре христианской эры. Очевидно, что-то помешало сформироваться у Фестюжьера итоговому отношению к Филону Александрийскому; отсюда французский ученый словно бы оставляет нам многоточие, дающее возможность приходить к заключению за него. Нам представляется следующая причина, воспрепятствовавшая выявлению окончательного суждения у Фестюжьера о Филоне Александрийском: противоречие между великой значимостью и ролью последнего для своего времени и отсутствие оригинальности у него с метафизической точки зрения. Однако подобные парадоксы известны в истории философии; и, вероятно, учитывая это, Фестюжьер отстранил себя от собственного заключительного вывода о вкладе великого александрийца в мировую философию. Возможно, данный подход оказывался для Фестюжьера слишком субъективным, и он прибег к такому самоограничению на дискурсивном уровне.