Книга живых

— Спасибо всем! Спасибо тебе, Зинаида, что собрала нас! А мы все вместе привезли с собою наш мир, — постоял, помолчал. — Мы соткали его из осколков своих воспоминаний. Из нашей любви, дружбы. И привезли его сюда. И нам так хорошо в этом мире! Так сладко грезится, что в какие-то мгновения кажется, будто и не было этих десятилетий. Что жизнь пролетела, как один миг. Как сон. Но это не так! Наш мир — как Атлантида. Его больше нет. Он растворился. И мы в силах собрать его только на один день. Собрать его силой своей любви. Потому что здесь собрались те, кто любит друг друга. Любит жизнь. Ведь те, кто не смог ее полюбить, те, кто жил ненавистно, наверное, уже ушли. Царство им небесное! Я тоже люблю вас! Но мне пора. Поезд не ждет. Поэтому я пью за всех нас — живых и умерших!..

И Дубравин молча, теперь уже не опасаясь опьянеть, опрокинул полный бокал, стремясь заглушить щемящую боль расставания. Они по очереди обнимали его на прощание, крепко прижимая к себе. Славка Подколодный даже всхлипнул на плече. А каждая из женщин, прощаясь, что-то шептала ему на ухо. Что-то важное для себя.

От Галины теперь веяло не огнем и страстью, а домашним теплом и уютом. И, напоминая о разговоре, она шепнула ему:

— Не потеряй!

Он хотел сказать ей что-то обнадеживающее, важное. Но промолчал.

— Ну, прощай! — прижалась к нему Валентина. — Буду помнить тебя. Потому что ты всегда для меня был единственный мужчина…

Маленькая Светка повисла у него на шее молча. И тогда он сказал ей, словно отвечая через десятилетия на ее страхи:

— Ну, вот видишь! Ты вышла замуж. И дети твои выросли…

Говоря это, он ей словно говорил: «Я все помню». Она чмокнула его в щеку. И он понял все, чем жила она эти годы. Уходя, он чувствовал, что, прощаясь с ними, прощая сам и прося у них прощения, он развязывает какие-то важные кармические узлы, которые долгие годы держали, путали его бессмертную душу. И чувствовал, как в ней поднимается волна нежности, радости и благодати.

* * *

Машина тронулась. И, светя фарами сквозь дорожную темноту, помчалась навстречу городу и жизни.

Щемящее чувство ностальгии и печали охватило его сердце. Он понимал, что, наверное, это его последняя встреча со многими из них. Последняя встреча с юностью. И встреча с Амантаем, который теперь из какого-то другого бытия позвал его. На глаза накатили слезы. И он, закусив губу, пытался сдержать всхлипывания, которые неудержимо рвались из горла.

Он вспоминал слова Амантая: «Я люблю всех вас! Вы — моя жизнь!»

— Главное сейчас — не расплакаться! — сказал он водиле. И неожиданно даже для самого себя по-детски всхлипнул…

III

Всю обратную дорогу Дубравин периодически открывал свою кожаную сумку. Доставал из нее запечатанный в плотную бумагу пакет, но, подумав минуту-другую, клал обратно.

По идее ему надо было срочно его прочитать, потому что дело было рискованное. Существовала опасность того, что, например, на границе или таможне его остановит контролер и попросит предъявить багаж.

«…Если, конечно, они продолжают искать его завещание, — думал Дубравин, — и что-нибудь разнюхали о моей поездке на нашу общую родину».

Но встреча в родной деревне пробудила столько воспоминаний, столько чувств, что всю дорогу ему не хотелось, как он говорил про себя, портить вкус! Перебивать сладость встречи горечью Амантаевых открытий и откровений. Так до самого дома Александр и не решился вскрыть пакет. Надеялся на русское авось. И повторял про себя, как мантру: «Коль Бог не выдаст, то свинья не съест!» И доехал спокойно, не парясь.

А дома было все по-прежнему. Будто ничего и не произошло.

* * *

Вернувшись и проспавшись с дороги, он, преодолевая до конца не ушедшую дорожную усталость, поднялся наверх. В свой кабинет. Посидел в черном кресле. Снял со стены подарочный меч-катану. Пару раз взмахнул им… И снова вернулся к столу, на котором лежал пакет.

— Э! Да тут целый фолиант! — бормотал Дубравин, ломая крошащиеся сургучные печати и доставая на свет божий труд своего друга.

Выложил рукопись. Усмехнулся, прочитав двусмысленное название «Путь Суперхана». В этом был весь Амантай. Не хотел прямо называть Хозяина. И предпочел такое двусмысленное наименование. «С одной стороны — ясно намекает на “ноль первого”. С другой — отсылает к роману Мухтара Ауэзова “Путь Абая”. Все-таки тонкий человек мой друг!» — как о живом, подумал Дубравин об Амантае. Подумал. И начал читать.

* * *

«Кто-то из великих сказал: “Можно очень долго обманывать одного человека. Какое-то время можно обманывать многих. Но невозможно обманывать всех и всегда”.