Книга живых

— Ты, Петька, дров принеси, что ли. Печку затопи. А то сидите весь день в холоде, елки-палки.

Обратно тоже ехали молча. Но то молчание, что разделяло их по дороге до кладбища, сейчас объединяло».

Поставив точку, Дубравин, который, конечно же, работал не пером, а топором, то есть на клавиатуре компьютера, перечитал свое произведение и сохранил «в архив».

Настроение улучшилось. Александр выразил чувства, которые жили в его душе. Излил тоску и щемящую жалость, что давили его последние дни. И ему стало чуть легче…

Затем отправился в ванную, дабы освежиться. И начать, так сказать, новый день, как новую жизнь. Мылся и размышлял вслух: «Так где же мы были свободны и счастливы?» Наверное, в десятый раз он вспоминал текст записки своего друга, пытаясь найти в нем еще хоть какой-то намек на место.

«Наверное, это было дома. У нас в Жемчужном! Да, точно. Там в юности мы были свободны и счастливы. Там на природе мы предавались радостям жизни. Ходили в походы. Пили вино… Впрочем, пардон, вина тогда никакого не употребляли. То есть приняли на себя такой вот обет. Как истинные рыцари. И Амантай, конечно, это учел в своей записке, он-то понимал, что я догадаюсь. И он знал, что я буду в затруднении, если придется лететь в Усть-Каменогорск, потом ехать в Жемчужное. А человек он был глубоко деликатный и вряд ли стал бы меня так вот напрягать. Видно, все попроще. Разумеется, он не стал бы оставлять рукопись или, что скорее, флешку неизвестно кому. А в селе у него, по-моему, никого не осталось. Впрочем, так же как и у меня», — с горечью заключил Шурка.

«Интересную загадку загадал ты мне, Амантай Турекулович. Впрочем, зацепка есть. Если есть записка, значит, кто-то ее привез. И этого “кого-то” должны были видеть на ресепшен. Схожу-ка, спрошу у девушки, которая там дежурит».

Сказано — сделано. Дубравин спустился на блестящем сталью музыкальном лифте. И прошел на рецепцию. Миловидная смуглая дочь казахского народа в синем форменном костюмчике тут же заулыбалась важному клиенту:

— Айгуль! — Дубравин прочел ее имя на бейдже, прикрепленном к лацкану синего пиджачка. — Ко мне вчера кто-то приходил?

— Да-да! Приходил пожилой мужчина, казах, — торопливо ответила она. — Ждал вас какое-то время. Сидел на диванчике. Потом я отвлеклась, а его уже нет. Мне показалось, это так странно. Сидел-сидел. Ничего не сказал. И исчез куда-то…

— Он что-то говорил?

— Да, хотел с вами встретиться. Лично!

— А как он выглядел?

— Ой, такой огромный, косолапый. Лицо абсолютно круглое. И еще усы седые. И шрам на щеке!

— Спасибо! Спасибо!

— Не за что, Александр Алексеевич! — со значением, как бы отвечая любезностью на любезность клиента, сказала девушка. И с улыбкой посмотрела ему прямо в глаза.

«Ох уж эти женщины! — подумал Дубравин, отходя от стойки и направляясь к выходу. — Наблюдательные они. Все подмечают. Не зря их понабирали на погранконтроль и таможню».

Итак! Кто же это мог быть?

Напряг память — и как молния пронзила картина. Да это же верный Ербол! Старый, еще с комсомольских времен, водитель Амантая. Он много лет проработал с ним. А потом Амантай помог ему в благодарность за труды приватизировать одну комсомольскую дачу. И Ербол, как рассказывал как-то сам Амантай, зажил в Алма-Ате барином. Но, когда шефу надо было, снова садился за руль и возил его по южной столице по приватным делам.

Ну, конечно, Ербол! Кому же еще он мог оставить свою посмертную записку, написанную в реанимации перед последней операцией. Айналайын!

И на этой самой комсомольской даче, принадлежавшей ЦК ЛКСМ Казахстана, они гуляли безбашенно. Дай бог памяти, в тысяча девятьсот восемьдесят каком-то году. Да! Да! Да!

И Дубравин, выйдя из дверей гостиницы, набрал телефон старшей жены Амантая Айгерим. А в душе пело и ерничало: «Ай да Дубравин! Ай да сукин сын! Разгадал загадку, разрешил вопрос!» — и из детства ответ: «Ты стреляешь в пятку, а шибает в нос!»

Она ответила не быстро. После третьего звонка. Видимо, по номеру долго гадала, кто звонит. Наконец догадалась. Говорила тихо, как будто опасаясь чего-то. Хотя чего тут опасаться? Разговор обычный. Он попросил телефон Ербола. Она поколебалась. Но все-таки дала. Ербол — тот ответил с первого гудка. Как будто ждал его. В разговоре старался быть кратким. О записке ни слова. Приезжай, мол, в такое-то ущелье, рядом с Узун-Агачем. Тут выстроили туристический комплекс.

Дубравин помнил это место. Позвонил Сашке Майснеру, и тот предоставил ему свой японский автомобиль вместе с азиатско-русским водителем.

* * *

Дорога на эту самую Дурь-базу, как назвал ее про себя Дубравин, тянулась сначала по равнине, а потом резво сворачивала в горы. В пути чернявый водитель Олег вспоминал советские годы. Тогда он работал на автобазе, развозившей по торговым точкам мясо и колбасу: