Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

Больше такой всенародной популярности авторская песня не знала. Ни Виктор Цой, ни пресловутый БГ (Борис Гребенщиков), ни Егор Летов, ни Юрий Шевчук не подошли даже к подножию тех высот. Трудно сказать, в чем тут дело. Ведь не только и не столько в мельчании талантов. В атомизации общества? В постепенном иссякновении интереса к искусству? В понижении качества вербального общения? А может быть, страшно додумать, в оскудении нации?

Но «не будем о грустном». Вернемся в начало семидесятых – в 1971 году я кончаю университет.

Чем еще были окрашены книжные поиски и находки моей молодости? Очень много времени и душевной энергии отнимала научная литература: практически сразу после вуза я начала работать над кандидатской диссертацией. Помню собственный восторг и изумление над страницами опоязовцев – В. Б. Шкловского, Ю. Н. Тынянова, Б. А. Ларина и других. Загадка поэтического и – шире – художественного слова не разгадывалась до конца, но становилась объемнее, шире, обрастала массой дополнительных вопросов. Увесистый том «Русского языка» В. В. Виноградова заставлял возвращаться к себе вновь и вновь, подталкивая к анализу не только и не столько лексики, сколько морфемных, морфологических и синтаксических оттенков. Виноградовских штудий я перечитала множество, широта и глубина его научных интересов завораживали. Виктор Владимирович был научным руководителем моего шефа – Б. Н. Головина. Помню его слова: «После фронта я – бывший пулеметчик – не страшился ни бога, ни черта. Но академика Виноградова я боялся…»

Как важно в молодости ощутить влияние личности, которая много крупнее тебя, встретить человека, даже мимолетное и эпизодическое общение с которым заставляет тебя изо всех сил тянуться, вставать на цыпочки, думать, искать, ставить и задавать вопросы, стараться стать лучше, умнее, талантливее. Мы все были влюблены в своего шефа. Дорогой Борис Николаевич, примите еще раз, уже с этих страниц, мою благодарность, восхищение и любовь. Всем, что я умею в науке, я обязана Вам, Вашему уму, логике, проницательности, выразительной краткости Ваших оценок.

Возвращаясь к академику В. В. Виноградову, не могу не сказать, с какой горечью я узнала о том, что он был одним из авторов разгромного экспертного заключения, данного о художественной прозе Абрама Терца и Николая Аржака (А. Синявского и Ю. Даниэля). Пресловутая экспертиза фигурировала в позорном суде над последними. Видимо, беззаконный арест в 1939 году и двухлетнее пребывание в ссылке необратимо повлияли и на образ мыслей, и на образ действий Виктора Владимировича. Некоторое время мне казалось, что бросит камень в него только душевно ограниченный человек. Позже я узнаю о трагических судьбах многих других замечательных филологов, таких как Г. А. Гуковский, умерший в тюрьме, и Ю. Г. Оксман, проведший 10 лет в лагерях, но не сломленный ими. Давнее сочувствие к В. В. Виноградову даст ощутимую трещину, но останется уважение к сделанному им в науке.

Годы моего студенчества и начала профессиональной деятельности совпали с расцветом структурной и прикладной лингвистики, с повальным увлечением математическими методами в филологии, с бурным развитием семиотики. Соблазняла небезосновательная надежда подвести под многие гуманитарные наблюдения и выводы объективную базу в виде проверяемых и повторяющихся фактов, не зависящих от произвола истолкователей. Социальная и политическая ангажированность, поверхностная и примитивная категоричность советского литературоведения отталкивали, зримо являя собой лженаучность. Зато с каким невероятным увлечением я глотала страницы «Трудов по знаковым системам», которые издавались Тартуским университетом, где работал Ю. М. Лотман! А уж его собственные книги «Структура художественного текста» и «Анализ поэтического текста» стали постоянными обитателями моего письменного стола.

В общем, все материалы для своей кандидатской диссертации я обсчитала на тогдашней ЭВМ – громадной, похожей на добротный шифоньер БЭСМ-4. «Опыт статистического анализа структуры предложения в научном стиле. (Внутристилевая дифференциация)». Надо же, помню! И кое-какие выводы получились необычными, вплоть до изумленных вопросов на защите: «Вы не оговорились, утверждая, что принадлежность к конкретной науке (физике, философии, лингвистике) меньше влияет на языковую структуру, чем жанр и способ осуществления речи (устный или письменный)?» И мой запальчивый ответ, вызвавший дружный смех аудитории: «Ни грамма не оговорилась!»

Да, защита прошла успешно и даже с некоторым блеском. Но особого материального благополучия мне новенький диплом кандидата наук не принес: кроме ученой степени нужно было получить еще вожделенную соответствующую должность. В конце концов все необходимое пришло, но в поисках разумного заработка я начала репетиторствовать. И никогда об этом не пожалела. Именно репетиторство позволило мне сравнительно благополучно пережить нелегкие 1990-е, и отказалась я от него лишь после защиты уже другой диссертации – докторской.

Уроки репетиторства