Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

Прозе Гроссмана чуждо опьяняющее читателя «плетение словес», сила и драйв его нарратива в другом – в неуклонном, глубоком, точном и бесстрашном следовании действительной жизни. Для меня же опьянение словом с детства и по сию пору одно из любимых наслаждений; словесная игра, неожиданная ритмическая или образная находка, богатство ассоциативных реакций на фразу, слово, слог, звук не перестают удивлять и радовать. Проза первых перестроечных лет – «Печальный детектив», «Дети Арбата», «Жизнь и судьба» – перенастроила воспринимающий аппарат: «свобода приходит нагая…», по словам Хлебникова. Однако повесть Л. К. Чуковской «Софья Петровна», в которой даже под микроскопом не найдешь ни одного словесного изыска, потрясла до потрохов силой не только бытийно-философского, но и художественного удара.

Весьма существенно, что в повести нет ни одной попытки повествования от первого лица и несобственно-прямой речи. Однако весь текст являет собой достоверное изображение того, как обычная женщина, хорошая жена и мать, добросовестная советская служащая, видит и воспринимает окружающую действительность, все отчетливее обретающую черты бесчеловечного абсурда. Сама Софья Петровна описать происходящее с ней явно не в состоянии: сначала в силу очень мало присущей ей рефлексии, а затем просто из-за накрывающей ее с головой немоты, которая заслоняет ужас и спасает от него. То, что повесть написана от отстраненного третьего лица, но как бы изнутри обыденного сознания главной героини, – поразительная заслуга Лидии Корнеевны. Ведь «Софья Петровна» создавалась в 1939 году, по кровавым неостывшим следам собственного трагического опыта, и как, наверное, велик был соблазн выхаркнуть все горе, унижение, оскорбление собственным кровоточащим горлом! Но в отсутствии рефлексии героини по поводу происходящего кроется один из главных секретов успеха «Софьи Петровны».

Страшная повесть. Она ужасающе ясно показала, как в обычных, нормальных, хороших, нравственных людях просыпается, крепнет и побеждает нечеловеческое. Нечеловеческое отношение к миру, людям (в том числе и самым близким), наконец к себе. Безысходность и беспощадность текста были такими, что после первого прочтения я испытала приступ явственной клаустрофобии, жуткое ощущение замкнутого пространства.

Кстати, не могу не упомянуть об экранизации «Софьи Петровны», которую в 1989 году осуществил А. Сиренко, с замечательной Анной Каменковой в главной роли. Весьма выразительная вещь, и очень жаль, что она не оставила по себе должного впечатления.

С тех пор я стала искать все написанное Лидией Корнеевной, и каждая ее строка находила во мне живой и горячий отклик, будь то ее дневники, воспоминания, публицистика (исключая, впрочем, явно и обидно несправедливый «Дом Поэта» о мемуарах Н. Я. Мандельштам) или не имеющий себе равных «Прочерк» – рассказ о расстрелянном муже, Матвее Бронштейне, рассказ безжалостно искренний, написанный с беззаветной любовью, пронизанный бессрочной скорбью и яростью.

Дочь Лидии Корнеевны Люша, Елена Цезаревна Чуковская, эту скорбь и ярость унаследовала в полной мере, став еще в 1970-е годы помощницей и соратницей А. И. Солженицына.

А сама Лидия Корнеевна сказала о себе с той же свойственной ей беспощадной и гордой интонацией:

…Неприметный голос, неказистый,
Еле слышный, сброшенный со счета.
Ну и что же! Был бы только чистый.
Остальное не моя забота.

(«Маленькая, немощная лира…». 1968)

В сущности, «Собачье сердце» Булгакова и «Софья Петровна» Чуковской являют собой два исчерпывающих объяснения неудачи советского проекта. Первое сводится к тому, что нельзя ждать от всей человеческой массы перерождения в нужном моральном направлении («Христианство в России еще не проповедано», замечала Анна Андреевна), а второе свидетельствует о том, как легко расчеловечить обычного нормального человека и полностью подчинить его силам зла. «Переустройство человечества по новому штату» (Достоевский) – дело страшно долгое, и успех этого предприятия вовсе не гарантирован.

Вполне понятно, что роман Е. Замятина «Мы», написанный в 1920 году по горячим следам грандиозной попытки этого самого переустройства, но дошедший до массового российского читателя лишь в том же 1988-м (спустя почти 70 лет), тоже читался с неослабным вниманием; к тому же подземные толчки, сигнализирующие о близости крушения кажущихся незыблемыми советских твердынь, раздавались все чаще и ощутимее. Именно Замятину принадлежит честь написания первой блестящей антиутопии XX века, к которой позже присоединятся такие произведения, как «Приглашение на казнь» В. Набокова, «О дивный новый мир» О. Хаксли, «1984» Дж. Оруэлла, «451° по Фаренгейту» Р. Брэдбери.