Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

С «Крутого маршрута» началась моя коллекция мемуаров сталинских узников, которую я стала собирать в память о собственных дедах и в попытке хоть немного понять природу и причины сталинщины. За тридцать лет накопилась не одна книжная полка. С пониманием дело обстоит куда хуже. Однако об этом позже.

«Черные камни» Анатолия Жигулина непреложно свидетельствовали: сопротивление сталинизму было! Характерно, что воронежская подпольная КПМ (Коммунистическая партия молодежи) появилась после войны, после осознания украденной победы, а главный ее организатор Борис Батуев был не кем-нибудь, а сыном одного из хозяев области – второго секретаря обкома партии. Отсылаю заинтересовавшихся к тексту, а здесь замечу только, что, несмотря на неприкрашенный реализм повествования, общее впечатление было опять же светлым и обнадеживающим: мы все-таки люди! люди!

А вот «Дневник» Юрия Нагибина, писателя, которого я любила и люблю, вопреки крайней неравноценности его литературного наследия, «Дневник», сигнальный экземпляр которого он увидел за несколько дней до своей внезапной кончины… После этого текста светлого ощущения не оставалось. А ведь перед нами записки благополучнейшего советского интеллигента, лауреата, популярного киносценариста, состоятельного коллекционера антиквариата, страстного охотника и прочая, и прочая. Душу, что ли, не удалось сохранить неразрушенной?

Я много думала об этом случайно получившемся сопоставлении трех исповедей. Но читать Нагибина было жгуче интересно! Иногда брало изумление: неужели можно так откровенно, на грани эксгибиционизма, писать о себе и близких, да еще и отдать в печать? Каковы страницы о Гелле (этим именем Юрий Маркович прозрачно зашифровал Беллу Ахмадулину, одно время бывшую его женой)! Подобная ненависть похлеще иной любови… А то, какую высокую планку он ставил перед собой да и вообще перед русским писателем, видно из нагибинской характеристики Солженицына, не названного в тексте «Дневника» по имени (характеристика эта относится к 1974 году, к периоду яростных поношений Александра Исаевича в советской печати):

История – да еще какая! – библейского величия и накала творится на наших глазах. Последние дни значительны и нетленны, как дни Голгофы. Только Христос другой. Современный. Христос-74. Он не просил Отца небесного «чашу эту мимо пронести», а смело, даже грубо рвался к кресту, отшвырнув по дороге Пилата, растолкав саддукеев и фарисеев, всех ратников и лучников, отшвырнув прочь разбойников и прочую сволочь. Он рвался к кресту, как олимпиец к финишной черте. Бог да простит мне эту любовную насмешку. Он сейчас в безопасности, и я до слез рад за него[7].

После чтения подобной мемуаристики крепло убеждение: мало что в литературе может быть интереснее. Правда документа в XX веке явно торжествует над правдой вымысла.

Для читающего и мыслящего люда Советского Союза почти весь 1989 год прошел под знаком Солженицына. «Новый мир», где редактором в то время был честный и совестливый Сергей Залыгин (хорошо помню его повесть 1964 года «На Иртыше», в которой уже в те времена рассказывалось о трагических абсурдах коллективизации), начал публиковать «Архипелаг ГУЛАГ», а в 1991-м вышло Малое собрание сочинений Солженицына с романами «В круге первом» и «Раковый корпус».