Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя

Спустя год я залпом проглотила «В круге первом» и «Раковый корпус», а позже неоднократно их перечитывала. Впечатление менялось: текстовое богатство со временем оборачивалось разными сторонами, одни и те же персонажи то нравились безоговорочно, то вызывали отчуждение и даже отторжение. Но такого мгновенного и полного принятия, как в случаях с «Иваном Денисовичем» и «Архипелагом», уже не было. Этим романам явно не хватало чистоты художественного решения. Чем дальше, тем больше Александру Исаевичу этого не хватало… Странно и горько видеть, как недостаток художественной культуры и художественной интуиции калечил великолепные замыслы. Впрочем, это было заметно уже в таких давно опубликованных произведениях, как «Матренин двор», «Случай на станции Кречетовка», «Для пользы дела». Из той серии рассказов безупречно смотрится только «Правая кисть».

Повторю (я об этом уже упоминала): образ Сталина в «Круге» выполнен антихудожественно, а значит, фальшиво и неубедительно. Немало психологических неувязок и натянутости в фигуре Рубина, что отмечали многие и, в частности, сам прототип – Лев Копелев. Безоговорочно мне понравился рыжий дворник Спиридон да еще женщины – жены и подруги заключенных. Согласна, роман интересный, богатый неоднозначными мыслями, полнокровный, но классикой ему не стать.

Ближе к интуитивно ощущаемому классическому идеалу оказался «Раковый корпус». Архетипическая тема борьбы со смертельной болезнью, борьбы со смертью близка неизмеримо большему числу читателей. Замечательно удались врачи; пронзительно выписаны некоторые эпизодические персонажи – интеллигентная нянечка из ссыльных петербурженок Елизавета Анатольевна, «старый филин» Шулубин, веселый солдат конвойной службы Ахмаджан. Но… режут глаз и слух «поэтесса» Авиета, самоуверенный геолог Вадим да и главный антигерой Русанов. «Корпус» я все-таки люблю больше «Круга»; очень милы мне ссыльные супруги Кадмины с их заразительным жизнелюбием, забывающая о себе из-за своих больных Донцова, тот же Шулубин, цитирующий Костоглотову мое любимое пушкинское:

На всех стихиях человек —
Тиран, предатель или узник.

Самокритично признаюсь: на этих романах Солженицын как писатель для меня закончился (с одним исключением – о нем речь впереди). Ни «Август четырнадцатого», ни другие романы из пресловутого «Красного колеса» мне одолеть не удалось, и не мне одной. Скучно, далеко, безжизненно. Невкусно! Возможно, здесь одинаково виноваты и автор, и читатели: все-таки никоим образом не устарел пушкинский упрек в том, что мы «ленивы и нелюбопытны». Однако что есть, то есть: не читают «Красное колесо». И вряд ли будут читать.

Но был еще «Теленок» – «животное», как конспиративно и любовно именовала эту книгу в своей переписке Л. К. Чуковская. «Бодался теленок с дубом». Толстенный том я прочла чуть ли не за сутки, практически не отрываясь. Опять пламенная, яростная, ни на миг не отпускающая интонация – та же, что в «Архипелаге». Захватывающий не хуже хорошего детектива сюжет: схватка отважного одиночки с вооруженным до зубов тоталитарным государством, победа над этим последним и восторженная благодарственная песнь соратникам.

Пронзительный текст. Но (как одним из первых заметил В. Каверин) – это нескромная книга. Она до краев переполнена сознанием собственной правоты, безгрешности и Божьей отмеченности. А подобное сознание – грех, поскольку неизбежно порождает высокомерную несправедливость по отношению ко всем другим «малым сим», и не только к ним. Не могу простить Александру Исаевичу его жестокости по отношению к Елизавете Денисовне Воронянской, себялюбивой и отстраненной оценки ее жуткого самоубийства после допроса в КГБ. Ну, опубликовал он на Западе после ее смерти «Архипелаг», и что? В Союзе это произвело впечатление на немногочисленных читателей самиздата. Напечатали огромными тиражами в 1990-е у нас практически все им написанное – и опять же: ну и что? Если бы не совокупное воздействие всех – не только художественных – документов, порожденных и извлеченных на свет гласностью, не знаю, смогли бы только и исключительно солженицынские тексты пробить толщу российского пофигизма.

И все-таки «Теленок» – книга поразительная, перечитывать ее полезно. Это как освежающий холодный душ, как толчок к действию, как взметнувшееся знамя атаки.

Помню еще и такую вспышку своего уважительного интереса к работе Солженицына: из одной командировки в Питер я привезла его «Русский словарь языкового расширения» (1990) и поразилась объему неустанного лингвистического труда, любви к русскому языку и постоянной заботе о нем. Другое дело, что мне (как профессионалу) практически сразу стала очевидна бесперспективность и натянутость львиной доли предлагаемой лексики, невозможность ее активного употребления. К сожалению, автору не хватило не столько языкового, сколько речевого чутья, чутья к живой, постоянно рождающейся вокруг речи. И тем не менее: так интенсивно работать, так верить в свою работу дано единицам.