Книги о семье

Сильно враждовали друг с другом философ Платон и оратор Ксенофонт, друг Сократа Эсхин и Аристипп. Честнейший гражданин и благочестивейший страж Республики Катон не менее пятидесяти раз подвергался уголовным обвинениям со стороны врагов, и сообщают, что когда он в возрасте восьмидесяти лет защищался в суде, то говорил, как трудно ему, прожившему всю жизнь с другими, обсуждать теперь свои поступки с новыми согражданами. Авл Геллий и другие писатели часто рассказывают о случаях внезапного перехода вражды в дружбу, и это заставляет некоторых предположить, что такие сильные страсти вызываются не по нашей воле, а зависят от рока и влияния небес. Говорят, что Аристид как бы по велению природы с раннего детства смертельно возненавидел Фемистокла, сына Никокла[119]. Арат Сикионский по натуре был заклятым врагом всех тиранов, но однажды волею судеб прорицатель, обнаружив в жертве два желчных пузыря, предсказал ему, что он подружится со своим заклятым врагом. Так и случилось: впоследствии Арат очень подружился с тираном Антигоном, и когда им довелось укрыться от холода вдвоем под одним покрывалом, со смехом рассказал Антигону всю историю, благодаря за это богов[120].

Можно прочитать[121], что враждовавшие между собой Африканец[122] и Гракх, Флакк и Лепид заключили мир без всякого посредничества, как бы по предопределению и по указанию небес. Поэтому не станем обсуждать, каковы первопричины, или, как их еще называют, первоначала вражды. Независимо от того, возникает ли она по нашей вине, из-за чужой злобы, или по предрасположенности планет, я знаю только, что мой враг во всем будет поступать противоположно тому, что делал бы мой друг. Кто меня любит, тот желает мне добра, а мои беды его огорчают, поэтому он постарается мне помочь и будет рад моим успехам. Мой противник желает мне нищеты и несчастий, мои неприятности для него – повод для праздника, он постарается помешать всем моим благим начинаниям[123] и почтет за честь отравить мои радости. Друг хотел бы видеть меня всегда веселым, беседовать со мной о полезных и приятных вещах, способствовать исполнению всех моих желаний и моей доброй славе. Мой неприятель, напротив, завидев меня, нахмурится, постарается говорить и делать мне только неприятности, позорить меня, чтобы я расстроился и огорчился, и пребывал в печали и скорби. Друг откроет передо мной все свои тайны, а мои будет хранить под замком, очно и заочно станет действовать мне во благо и заботиться о моей безопасности. Враг и очно и заочно дерзнет оскорблять меня, мое спокойствие и жизнь встанут ему поперек горла, так что, если дружбой мы называем соединение сердец, для которых все становится общим, божеское и человеческое, то о вражде мы скажем обратное, что она заключается в противоположности и несовпадении намерений и вкусов во всем. Поэтому при наличии подобной вражды я одобрил бы действия того, кто с толком и смыслом отплатит за нанесенные ему обиды и не станет их терпеть из-за своей трусости или беспечности. При этом я, однако, против всякой поспешности и жестокости в мщении. Я полагаю такую запальчивость и гневливость недостойной великого и мужественного духа, ибо они влекут за собой большие неприятности и порицание; а это уже не месть, а исполнение желаний нашего врага, который жаждет причинить нам побольше зла. Некоторые говорили, что раздражительность – проявление слабости духа. По этой причине Пифагор и многие другие философы утверждали, что разумный человек никогда не должен поддаваться раздражению и гневаться ни на свободного гражданина, ни на последнего раба. Я бы мог привести в пример тарентинца Архита, Платона и других знаменитых и прославленных историей лиц, которые избегали делать что-либо в раздражении. Скажу здесь только, что серьезному и сдержанному мужу не пристало в запальчивости действовать необдуманно, ибо это признак незрелости и неблагоразумия. «Если выждать время», говорил Квинт Катул Гаю Пизону, «откроется масса путей для мести». А у нас в Этрурии[124] есть такая поговорка: «Соломинка лучше любой стрелы, если прицелиться вовремя». Поэтому я не могу не порицать тех, кто, приступая хотя бы и к справедливой мести, расточает словесные угрозы и поступает поспешно и безрассудно, оправдывая старинную поговорку бактрианцев, которую, как пишут, мидянин Корабес[125] процитировал Дарию на пиру: «Не та собака кусает, которая лает». Говорят еще, что в верхнем течении река меньше шумит, чем в низовьях. Так что люди весомые и крутые нравом представляют больше опасности для своих противников, когда молчат, а не тогда, когда угрожают. Я бы уподобил гнев зрелых мужей натянутому луку: чем больше он сгибается под напором гнева и обиды, тем сильнее поражает выстрелив.