Книги о семье

Таким образом, в умело организованном чередовании беседы и реплик последнего акта De familia делается попытка заполнить этот пробел и исправить этот недостаток, на который указывает в полемическом задоре Адовардо, а Лионардо, выражая в этом случае мнение автора, несколько ниже оказывается вынужденным с ним согласиться[327]. Хотя сюжет достаточно традиционен и восходит к античности, предмет разговора объявляется новым – несмотря не только на многочисленные «примеры и изречения»[328], почерпнутые обоими собеседниками у античных авторов и в «историях», но и на некоторые явные уступки в духе «ученых» или «философов», которые встречаются в их рассуждениях, например, вопрошание о сути истинной дружбы и вытекающие из него дистинкции[329].

Что до порядка беседы, то он обладает не меньшей оригинальностью или значимостью: если он и не сможет полностью угодить «толпе и ученым»»[330], вниманию которых Альберти, однако, представит диалог через несколько лет по случаю поэтического состязания Certame coronario в октябре 1441 г.[331], то претендует на звание «изысканного»[332], хорошо приспособленного к сюжету и его «семейному» или «домашнему», то есть конкретному и полезному анализу.

По мере накопления примеров и доводов вспоминаются и комментируются многие сюжеты из предыдущих книг в новом и оригинальном контексте. Так, страницы, отведенные Адовардо приметам и знакам, позволяющим нам понять темперамент и наклонности, и даже намерения окружающих, естественным образом дополняют теорию, сформулированную Лионардо в первой книге. Точно так же соображения по поводу брака и развода супругов, приводимые Адовардо для сравнения, сами собой накладываются на высказывания Лионардо в книге De re uxoria[333].

5. Книги о семье: функции действующих лиц и обретение истины

Представив, таким образом, то, что можно назвать планом диалога, и проследив за порядком рассуждений, мы можем остановиться на наиболее значимых и характерных диалогических приемах ragionare domestico е familiare книг De familia, чтобы пойти дальше и связать воедино сделанные до сих пор замечания по поводу различия и изменения функций отдельных действующих лиц на протяжении восьми или даже девяти актов, – первый акт книги

II фактически делится на два – из которых состоит диалог.

Как нетрудно убедиться, девять основных собеседников диалогов, в уста которых вкладывается прямая речь, принадлежат к трем разным поколениям: молодому поколению Баттисты и Карло, которым отведена роль внимательных слушателей и учеников и которые редко выходят за ее рамки; поколению шестидесятилетних Риччардо, Джанноццо и Пьеро (que’ nostri vecchi[334]), к которому относятся также Лоренцо, младший брат Риччардо и отец автора, и Буто, слуга Альберти со времени их изгнания из Флоренции; наконец, к среднему поколению Адовардо и Лионардо, т. е. двух главных участников беседы, больше всего соприкасающихся с молодыми Альберти, представленными в лице сыновей Лоренцо.

Если говорить о тексте De familia, то в этом плане нечего добавить: тот факт, что Лионардо, родившемуся в 1392 г., к моменту смерти Лоренцо исполнилось двадцать девять лет и следовательно, ему идет «тридцатый год», как и нашему гуманисту, который, согласно своей автобиографии, написал первые книги своего важнейшего диалога[335], является совпадением, может быть, не случайным, но не имеющим никакого значения в построении, развитии и реализации диалога. В этой связи следует заметить также, что существенная разница – на деле речь идет о пятнадцати годах – в возрасте между Лионардо и Адовардо не играет большой роли, в особенности, в первом акте De familia, где, как мы видели, о последнем говорится, что он «старше» Лионардо[336]; таким образом, ничто не мешает считать обоих принадлежащими к одному поколению.

Единственная проблема, связанная с отражением исторической и биографической реальности в De familia и относящаяся к возрасту персонажей, заключается во взаимоотношениях Баттисты и Карло: первый из них в диалоге обладает старшинством, но это противоречит завещанию Лоренцо[337] и свидетельству следующего столетия (1547 г.), более позднему, но судя по всему, надежному[338]. Если, по всей вероятности, невзирая на другие современные документы, где братья упоминаются в том же порядке, что и в диалоге Альберти[339], Карло был старшим из сыновей Лоренцо, мы, очевидно, имеем дело с сознательным пренебрежением традицией, обычно соблюдаемой авторами диалогов. Это пренебрежение можно объяснить только сложностью приписать Карло иную роль помимо роли молчаливого свидетеля[340].