Книги о семье

Однако вопрос о возрасте персонажей и их распределении по трем поколениям важен с точки зрения исследования и представления истины, которое является целью любого правдоподобного диалога. В De familia пожилой возраст собеседников является синонимом опыта, то есть знания, и источником авторитета: речь идет о конкретном, эмпирическом, «опытном» знании («per pruova»), как неоднократно подтверждают сами собеседники[341]. Оно содержится, однако, и в «игровых» речах Буто, и неявно в словах Лоренцо, важность и функция которых иная. С другой стороны, это знание лишь отчасти питает размышления о природе дружбы, которыми в первом акте последней книги единственный раз делится Риччардо.

Разумеется, речь не идет о единственном источнике знания или единственном авторитете: существует и другой путь познания, который ведет через интеллектуальное изучение и «философский» анализ человеческой или природной реальности, а также сцепления причин и следствий, позволяющий понять и объяснить характер, функцию и смысл, а может быть, и цель любого феномена, действия или события. По крайней мере, потенциально.

За неимением опыта, способностью понимания «per coniettura» /домысливанием/[342] и вытекающим из него знанием в диалогах De familia обладают Лионардо и Баттиста, причем последний пользуется им только в книге De re uxoria. «Uomo litterato» /ученый/, и даже «litteratissimo»[343], Адовардо, естественно, не лишен такого знания; он применяет его неявным, но достаточно ощутимым способом в заключительном акте диалога. Если не считать Риччардо, он выступает в качестве наиболее подкованного персонажа книг De familia[344]: он один из всех собеседников соединяет с житейским опытом, предполагающим настоящее учение и обладание конкретным и полезным знанием, с философским отношением к реальности, позволяющим перевести в почти объективную плоскость эмпирический индивидуальный опыт и получать определения, доступные для понимания большинства.

Понятно, что он находится на первом плане в последнем акте De familia, в котором собраны и обобщены все темы и проблемы, затрагивавшиеся раньше. И не случайно именно ему Альберти доверяет изложение своих наиболее оригинальных и необычных в культурном отношении тезисов.

После оживленного обсуждения, связанного с попыткой Лионардо показать, что историческое знание и впитанный им «опыт» столетий предпочтительнее эмпирического знания, вытекающего из посещения «площадей», «театров» и «частных собраний», согласие того же Лионардо с идеями и тезисами Адовардо, его одобрение аргументации последнего указывают на то, что мы фактически имеем дело с мнением самого автора. Современники Альберти должны были отдавать себе в этом ясный отчет. Это и было одной из причин, возможно, основной, неудачного исхода состязания Certame coronario 22 октября 1441 г., когда, в ответ на преподнесение «флорентийскому народу и Синьории» книги De amicitia, которую Альберти официально представил, воспользовавшись публичным мероприятием, судьи-гуманисты отказались присуждать премию за нее[345].

Впрочем, для нас ясно, что вызов, брошенный автором книг De familia ученому сообществу, как бы открытие второго фронта, и обличение одновременно схоластической культуры и методов, и конкретной пользы и ценности наследия древних, дорогого гуманистическому учению, вполне объясняют его растущую, хотя и относительную изоляцию в рамках интеллектуальной среды эпохи и участь его столь произвольно искажавшегося произведения, долго игнорировавшегося поколениями ученых[346].

Однако столкновение и конфронтация, а затем взаимное сближение опытного знания per pruova и домысливаемого знания perconiettura сами по себе столь важны, что было бы бесполезно искать для них аналогии в гуманистическом диалоге Кватроченто: их противостояние и затем взаимопроникновение, восходящие к греческим авторам, вероятно, к Ксенофонту, представляют собой оригинальную черту ragionare domestico е familiare Альберти, прежде всего в De familia. На этом стоит остановиться немного подробнее, чтобы отметить, где и как это взаимодействие заметнее всего и где оно даже определяет собой движение диалога.

Поскольку первый акт является вводным, указанная тенденция постепенно выявляется во втором акте при сопоставлении точек зрения Адовардо и Лионардо по поводу роли отца в воспитании детей, о которой последний может судить не по опыту, а только по благоприобретенным знаниям.

В первых репликах собеседников антагонизм опыта (pruova) и изучения, или рационального анализа (coniettura) уже обозначен, хотя и не до конца решительно[347].

В ходе обмена мнениями этот скрытый антагонизм перерастает в открытый конфликт, в явное и внешне неразрешимое противостояние; на этом и основывается течение диалога[348].