Читаем Книги Судей полностью

– Я позавтракаю с Фрэнком в его студии, когда вы уедете, – сказала она. – Знаете что, давайте немного прогуляемся, пока не подошел ваш экипаж. На свежем воздухе после дождя невероятно сладостно.

– Мне не очень-то понравилось настроение Фрэнка прошлым вечером, – продолжила она, спустившись с террасы. – И я не знаю, что со мной… Вся та чепуха, что нес Фрэнк прошлым вечером, должно быть, сказалась на моих нервах. У вас случались такие полусонные состояния, когда невозможно понять: реально или нет то, что ты видишь и слышишь? Посреди ночи я проснулась именно в таком состоянии. Сначала я подумала, что все еще сплю, но потом услышала, что это Фрэнк разговаривает во сне. «Марджери, – говорил он. – Это я. Конечно, ты узнаёшь меня. Неужели я выгляжу так ужасно?»

– Почему он считал, что выглядит ужасно? – спросил Джек.

– Не знаю. Затем он продолжил бормотать: «Я пытался похоронить это, но ты не позволяла мне рассказать». Конечно, его сознание, по всей видимости, все еще было занято тем, о чем он говорил вчера вечером, и он постоянно повторял: «Знаешь ли ты меня? Знаешь ли ты меня?» А утром он поднялся на рассвете, и с тех пор я его не видела.

Марджери остановилась, чтобы сорвать пару розовых бутонов и прикрепить их к платью. На ней не было шляпки, и легкий ветерок ласково трепал ее волосы. Она повернулась к морю, вдохнула солоноватую свежесть и громко чихнула, как молодая породистая лошадка.

– Если бы у Фрэнка была привычка выходить из дома на пару часов, когда он работает, я бы не беспокоилась, – сказала она. – Но мой муж безвылазно торчит в своей студии, у него портится пищеварение, и он витает где-то в облаках. А моя мама хочет, чтобы завтра мы отправились в Лизард, где они снимают дом на лето, и провели вместе пару дней. Я думаю, что поеду, но мне не хотелось бы оставлять Фрэнка. Но заставить его поехать невозможно.

– Но вы же не волнуетесь, правда? – спросил Джек. – У вас достаточно благоразумия. Фрэнк – ужасный фантазер, но ведь он всегда был таким, хотя он вполне здравомыслящий человек. Вероятно, это будет прекрасный портрет – ведь Фрэнк чаще всего прав по поводу своих картин. О да, он будет чрезвычайно нервным и раздражительным в процессе работы над своим портретом – зато совершенно расслабится, когда закончит. Как правило, с ним всегда так.

– Но это нездоровый способ работы, – покачала головой Марджери. – Мне бы хотелось, чтобы он был более ровным в своем поведении.

– Ветер веет, где хочет, – сказал Джек, – и очень часто для Фрэнка он бывает попутным. Не довольно ли этого?

– Ну, если так, жаль, что у меня нет барометра. Ураган приходит без предупреждения. Но я не волнуюсь – по крайней мере, мне этого не хочется. Воплотиться в портрете – одно из нелепых представлений Фрэнка. Все равно. Когда мой муж пишет действительно хороший портрет, то он оказывает на него вполне определенное воздействие.

– Каким образом? Я не понимаю.

– Помните портрет мистера Брейсбриджа? Он выставлялся в Академии через год после моего портрета, хотя и был написан раньше. Тогда все говорили, что дурно писать подобные вещи, что мой муж мог бы с тем же успехом написать мистера Брейсбриджа без всякой одежды, как и без тела вообще.

– Без тела?

– Да, именно так. Каким-то образом даже я почувствовала это, хотя и не являюсь тонкой артистической натурой, – Фрэнк стремился написать душу своего клиента. Я могла вычитать из этого портрета исчерпывающий анализ характера мистера Брейсбриджа.

– И как это сказалось на Фрэнке?

– Все знают мистера Брейсбриджа как милейшего человека, – сказала Марджери, – но Фрэнк был бы не в состоянии отразить такую правду. Он видел нечто другое и подпадал под воздействие этого чего-то другого. Звучит нелепо, но за шесть недель Фрэнк превратился в отъявленного лжеца.

Джек резко остановился.

– Но это абсурдно… То есть… работая над портретом, Фрэнк, к несчастью, вобрал в себя слишком многое от мистера Брейсбриджа. Вы это имели в виду?

– Фрэнк и сам не отдавал себе отчета в том, что стал лжецом, – сказала Марджери. – Но тут вот еще что – он вложил в портрет многое из себя. И в результате мой муж изнурил себя, или, как он сам выражается, – опустошил. Он говорил, что «небольшой изъян» в мистере Брейсбридже повлиял на него. Так оно и было, и мне кажется, что это наиболее правильное объяснение. На нас всегда оказывает воздействие тот человек, с которым мы много общаемся, но Фрэнк в итоге стал воспринимать работу над портретом как утрату собственной личности. Вот это и есть абсурд.

– Скорее всего, Фрэнк был как под гипнозом, – задумчиво произнес Джек. – Я знаю людей, которые говорили, что, находясь под гипнозом, полностью лишались индивидуальности и подчинялись чужой воле. Но даже если так – а я, как и вы, полагаю все это чушью, – как тогда на него повлияет работа над автопортретом? В любом случае, что он имел в виду, когда говорил, что не знает, что может случиться, когда он напишет самого себя?

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека Лавкрафта

Дом о Семи Шпилях
Дом о Семи Шпилях

«Дом о Семи Шпилях» – величайший готический роман американской литературы, о котором Лавкрафт отзывался как о «главном и наиболее целостном произведении Натаниэля Готорна среди других его сочинений о сверхъестественном». В этой книге гениальный автор «Алой буквы» рассказывает о древнем родовом проклятии, которое накладывает тяжкий отпечаток на молодых и жизнерадостных героев. Бессмысленная ненависть между двумя семьями порождает ожесточение и невзгоды. Справятся ли здравомыслие и любовь с многолетней враждой – тем более что давняя история с клеветой грозит повториться вновь?В настоящем издании представлен блестящий анонимный перевод XIX века. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам, при этом максимально сохранены особенности литературного стиля позапрошлого столетия.

Натаниель Готорн

Классическая проза ХIX века / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Дело
Дело

Действие романа «Дело» происходит в атмосфере университетской жизни Кембриджа с ее сложившимися консервативными традициями, со сложной иерархией ученого руководства колледжами.Молодой ученый Дональд Говард обвинен в научном подлоге и по решению суда старейшин исключен из числа преподавателей университета. Одна из важных фотографий, содержавшаяся в его труде, который обеспечил ему получение научной степени, оказалась поддельной. Его попытки оправдаться только окончательно отталкивают от Говарда руководителей университета. Дело Дональда Говарда кажется всем предельно ясным и не заслуживающим дальнейшей траты времени…И вдруг один из ученых колледжа находит в тетради подпись к фотографии, косвенно свидетельствующую о правоте Говарда. Данное обстоятельство дает право пересмотреть дело Говарда, вокруг которого начинается борьба, становящаяся особо острой из-за предстоящих выборов на пост ректора университета и самой личности Говарда — его политических взглядов и характера.

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Чарльз Перси Сноу

Драматургия / Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза