Книги Судей

Она с присущей ей честностью ругала себя, что отпустила Джека. У нее был великий дар заставлять себя делать то, что диктует ей воля. И не только себя: в общении с другими людьми она умела настоять на своем. Ее считали упорной в достижении целей, и она часто слышала: «Дорогая Марджери, ты такая непоколебимая!» К тому же она обладала замечательным самообладанием. Так что же помешало ей и теперь проявить свои способности?

Она почувствовала себя одинокой и какой-то неприкаянной, когда смотрела вслед экипажу, но тут же объяснила самой себе, что это никак не связано со страхом. Она не боялась остаться наедине с Фрэнком, которого обуревали внутренние демоны. Ну уж нет. Она решила сражаться с этими демонами и сделать все, что в ее силах, чтобы заставить мужа написать автопортрет. Фрэнк должен закончить его во что бы то ни стало! Если он сделает это, убеждала она себя, это будет полным и окончательным поражением всех его нелепых фантазий. Моменты полного безделья, когда идеи не колотятся в двери его воображения, будут уже не страшны. В конце концов, это абсурдно – сидеть и ждать, когда тебя «позовет» идея, – настоящее искусство способно найти идеи в чем угодно, их не нужно разыскивать. Если только она заставит его закончить этот портрет, многие из его диких идей будут развеяны… Она видела мужа стоящим перед завершенной работой. «Вот то, что я надеялся сделать, и я остаюсь благоразумным человеком», – скажет он. Без сомнения, если каким-то образом она поможет ему сделать это, у нее не будет ни малейшей причины поздравлять себя с этим. Гениальность часто проявляется мучительно, но Фрэнк не таков; он не просто гений – он слишком сильно погружен в свои фантазии, и эти фантазии тянут его во мрак. Задача Марджери – избавить мужа от болезненных фантазий.

«Какой вред будет ему от всего этого? – рассуждала она. – Я совершенно уверена, что он не утратит себя; так не бывает. То, что он будет ужасно нелюдим во время работы, – в этом нет ничего неожиданного, и можно потерпеть. Но как только он закончит работу, он сам увидит, каким был глупцом».

Когда Марджери зашла в студию, завтрак был подан, но Фрэнк, будто не замечая этого, работал. Она сразу же уселась и стала разливать чай.

– Тебе бы лучше поесть, – сказала она, – и продолжить работу после, но я полагаю, что, как всегда, ты дождешься того, что все станет холодным и противным. Яйца, бекон и остывшие куропатки. Я собираюсь начать.

Марджери положила в тарелку порцию и сделала глоток чаю, но едва она успела почувствовать аромат, как Фрэнк внезапно оторвался от холста и сел рядом с ней.

– Я устал, – сказал он, – и у меня тяжелая рука.

– Она станет легче после завтрака, – заботливо произнесла Марджери. – Ешь, Фрэнк.

– Нет, я поем чуть позже. Я просто хочу посидеть рядом с тобой и посмотреть на тебя. Дорогая Марджери, какая это, должно быть, пытка – иметь такого мужа, как я!

Было нечто страстное в его голосе, и Марджери почувствовала, что она тронута.

– Ах, Фрэнк, – сказала она, – это не так.

Фрэнк смотрел на нее страстным и преданным взглядом, как собака смотрит на своего хозяина. Он взял ее руку и начал нежно гладить длинными нервными пальцами. Внезапно он вскочил.

– Я понял, я понял, – возбужденно произнес он. – Я рисовал нечто, вовсе не являющееся мной. Но сейчас я могу это сделать – нарисовать себя. Марджери, ты можешь подойти и встать очень близко ко мне, так, чтобы я смотрел в зеркало и видел твое отражение?

Марджери положила вилку, встала и прошла через комнату к мольберту.

– Так? – спросила она.

Фрэнк взял уголь и начал быстро рисовать. За десять минут он сделал то, с чем не мог справиться последние два часа.

– Вот, – сказал он, – это твой муж. А теперь возвращайся к завтраку, дорогая. А я сейчас же должен начать работу!

Марджери посмотрела на лицо, которое он набросал.

– Да, это ты, – сказала она. – И ты, Фрэнк, выглядишь точно так же, как тогда, когда я встретила тебя тем утром в Нью-Куэй.

– Это именно то, чего я хотел, – сказал Фрэнк.

Глава IV

Марджери завершила завтрак с чувством облегчения. Ей хотелось, чтобы задуманный Фрэнком автопортрет был написан быстро и без особых усилий, а главное – без возможных неприятностей, и тот факт, что муж выкинул из головы нелепую мысль о том, что он не способен написать лицо так, как ему бы хотелось, казался ей весьма ободряющим. Она взяла с него обещание, что он доест свой завтрак и обязательно выйдет с ней на получасовую прогулку. Затем она покинула его.

Фрэнк подготовил палитру и стоял с кистью в руке. Он смотрел то на свое отражение в зеркале, то на набросок, сделанный углем.

– Все очень странно, – пробормотал он, – и сейчас я вижу это совершенно ясно.

Он все больше хмурился. Когда Марджери была здесь, он видел нечто совершенно иное: он видел самого себя таким, каким видела его жена, но то лицо, что сейчас хмуро смотрело на него из зеркала, сильно отличалось.

Он отложил палитру, кисть, взял лист бумаги и стал рисовать. Черта за чертой Фрэнк воспроизводил то лицо, которое нарисовал раньше – утром: то, которое так и не увидели Джек и Марджери.