– А вот как: он вложит в портрет всю свою личность, а взамен не получит ничего; никакая другая личность, так сказать, не будет подпитывать его. Действительно, это несколько недальновидно.
Звук подъезжающего экипажа заставил их прервать прогулку, и они повернули к дому.
– Между прочим, как он прекратил быть лжецом? – спросил Джек.
Марджери посмотрела на него прямо и открыто:
– О, когда он стал писать меня. Я чрезвычайно правдива.
– А впитал ли он еще какие-то черты от вас?
– Да, на какое-то время он стал меньшим фантазером. Вы же знаете, у меня нет никакого воображения.
– Ну тогда будет лучше, если он начнет писать еще один ваш портрет, пока пишет свой. Может, это сохранит равновесие?
Свежий воздух и солнечный свет полностью развеяли ночные тревоги Марджери. Она легко и непринужденно засмеялась.
– Это было бы ужасно сложно, – сказала она. – Попробуем представить, что может случиться… Он бы вкладывал свою индивидуальность в оба портрета, но, забирая себе что-то от меня, стал бы моей бледной копией. По-моему, это так же плохо, как уравнивание. Постойте-ка, мистер Эрмитадж, я начинаю думать, что вы и сами в это верите.
– Нет-нет, ничуть не больше, чем вы. Ну что ж, я должен попрощаться с Фрэнком и сказать ему, чтобы он не становился слишком… астральным.
Фрэнк стоял перед мольбертом с угольком в руке. Он с удивительной точностью уловил очень характерную для него позу; увидев это, Марджери и Джек обменялись быстрыми взглядами. Хотя они признавали, что не верят ни единому слову из всей «чепухи Фрэнка», увидев, как блистательно сделан набросок, оба почувствовали несомненное облегчение. В линиях была ясность и уверенность, и это давало как бедламу, так и Небесам полную отставку. Однако они заметили, что Фрэнк, нарисовав лицо, стер его – оно было едва обозначено неясными линиями.
Фрэнк никак не отреагировал на их появление, и Джек пересек комнату, направляясь к другу.
– Я уже уезжаю, – сказал он, – и пришел попрощаться. Знаешь, я невероятно рад, что побывал у вас, – совершенно невероятно!
Фрэнк вздрогнул, как будто его ударили, и посмотрел на Эрмитаджа так, будто видел его в первый раз. Потом потер глаза, словно только что проснулся, и Джек отметил, что глаза у него затуманенные.
– Прости, Джек, я не слышал, как ты вошел. Сколько сейчас времени? Куда ты направляешься?
Задавая вопросы, Фрэнк снова повернулся к мольберту и продолжил рисовать.
– Я уезжаю, – сказал Джек. – Меня ждут в Нью-Куэй.
– Ах да, конечно. Что ж, до свидания. Приезжай к нам в гости в любое время. Я очень занят. – И он снова погрузился в работу.
Джек положил ладонь ему на плечо.
– Не переусердствуй, старина. Ты так скоро утомишься, и если ты будешь торчать в мастерской целыми днями, ничего хорошего у тебя не получится. Половину художественного чутья дают нам прогулки на свежем воздухе и хорошее пищеварение.
– Нет-нет, я буду аккуратным и осмотрительным, – сказал Фрэнк с таким видом, словно говорил это себе. – Убери, пожалуйста, руку, она мешает мне рисовать.
– Я прикажу, чтобы тебе принесли сюда завтрак, Фрэнк, – вмешалась Марджери. – И я хочу позавтракать вместе с тобой.
Фрэнк не ответил, и Джек с Марджери покинули комнату. У Джека внезапно пропало желание уезжать, но его поджидал экипаж, и было совершенно нелепо оставаться только потому, что его друг наговорил много чепухи прошлым вечером. Он сделал замечательно точный набросок, но по какой-то причине был не удовлетворен изображением собственного лица… Эта маленькая деталь тревожила Джека, и ему хотелось бы убедиться, что она не имеет существенного значения. Но он подумал, что Фрэнк остается в хороших руках – уж лучше, чем только в компании Джека. Марджери – прекрасная, глубоко чувствующая женщина, она – воплощение здравого смысла, а это большая редкость для слабого пола. Какая она тонкая и проницательная! Похоже, она не восприняла всерьез идею Фрэнка по поводу отражения всех скрытых черт его личности в портрете, как в зеркале. Сочла это смехотворной фантазией, и только. К тому же она всегда может телеграфировать в Нью-Куэй.
Как оказалось, Марджери тоже обратила внимание на стертое лицо. Когда они шли по коридору к входной двери, она сказала:
– Вы заметили, что Фрэнк нарисовал лицо, но потом его, видимо, что-то не устроило?.. Почему, как вы думаете, он стер его?
– Не знаю… Вы же сами сказали, что оно его не удовлетворило.
Марджери нахмурилась:
– Вот и я не знаю. Фрэнк, как правило, рисует очень быстро. И он всегда прорисовывает лицо сразу после того, как несколькими линиями набросает фигуру. А тут…
Уже сидя в экипаже, Джек, поддавшись внезапному порыву, произнес:
– «Бич Отель», Нью-Куэй, вы знаете это место… Я сразу же приеду, если вы телеграфируете.
– Да, огромное спасибо. Я запомню. Это очень любезно с вашей стороны, что вы обещаете приехать сразу же. Но я не думаю, что будет серьезный повод для телеграфирования. До свидания.
Марджери подождала, пока экипаж скроется за деревьями, затем пошла в дом и распорядилась, чтобы немедленно подали завтрак в студию.