Книготорговец из Флоренции

Безусловно, при разграблении города погибло множество книг, и в императорской библиотеке, и в монастырских. Однако сам Мехмед никогда не приказывал уничтожать греческие, римские или христианские писания. Этот султан-библиофил со временем собрал библиотеку примерно в восемь тысяч рукописей, включавшую тексты на арабском, персидском, на обоих тюркских – османском и чагатайском, а также арабские переводы греческих трудов, в числе которых были «География» Птолемея и сочинение Георгия Гемиста Плифона о Платоне. В его многоязычном каталоге упоминается даже «Risala fi bayan madinat Filorindin» («Трактат о городе Флоренции») – без сомнения, перевод одной из работ Леонардо Бруни. Если число восемь тысяч книг достойно доверия, то библиотека Мехмеда должна была быть одним из крупнейших в мире книжных собраний второй половины пятнадцатого века[316].

Мехмед, в отличие от Никколо Никколи, не был бесстрастным собирателем, которого древние тома интересуют сами по себе. Напротив, за его литературными вкусами видны политические амбиции, которые питались прочитанным. «Он ничего так не любит, – писал один из его гостей, – как изучать географию мира и военную науку»[317]. Однако больше всего султана занимала история. Вместе с наставниками он поглощал греческие писания Геродота и латинские – Ливия, а равно более современные хроники европейских пап, императоров и королей. Его любимой книгой была «История Александра Македонского», написанная Квинтом Курцием в первом веке н. э. Он желал в своих завоеваниях сравниться с Александром и даже превзойти его. Как писал один его хронист, султан «в своих расчетах покорил весь мир, дабы править, подобно Александрам, Помпеям, Цезарям и прочим царям и военачальникам»[318].

Подобно своему прадеду Молниеносному, мечтавшему накормить коня на ступенях собора Святого Петра, Мехмед добавил к множеству своих титулов (верховный император, царь царей, султан двух материков и двух морей) еще один: кайсер-и Рум, то есть «римский кесарь». Его врач-венецианец утверждал, что у Мехмеда была большая карта Европы, которую тот пристально изучал, уделяя особое внимание – зловещий знак! – Италии, «где находятся императорский и папский престолы»[319].

На Западе завоевание Константинополя османами сочли Божьей карой за неспособность воссоединить Греческую и Латинскую церкви. Многие греки на Востоке увидели в нем воздаяние за принятие латинской ереси – ибо Константинополь захватили через считаные месяцы после того, как в нем провозгласили Унию.

Однако в глазах многих то был суровый урок христианам, погрязшим во внутренних распрях и неспособных объединиться против турецкой угрозы. Христианские властители Европы и впрямь все последние годы воевали между собой: французы с англичанами, немецкие князья – друг с другом, в Бургундии бушевал мятеж, в Наварре – гражданская война, в Генуе – всегдашний раздор, а Венеция и король Неаполя сообща вели разорительную войну против Флоренции и герцога Миланского. Падение Константинополя стало, по словам Николая V, «позором христианского мира»[320]. Он видел в Мехмеде апокалиптического Зверя, а Исидор Киевский называл молодого султана предвестником Антихриста[321].

Веспасиано разделял это чувство обреченности и сознание того, что христиане сами навлекли на себя кару. Он был убежден, что успехи турок – «жесточайших варваров»[322] – следствие политических и нравственных изъянов как греков, так и латинян. Позже он так изложил события, предшествовавшие катастрофе: «теснимый турками» византийский император воззвал «к папе и всем правителям в Италии и за ее пределами», но встретил лишь презрение и равнодушие; тогда он обратился к собственному народу со словами, что издержал все свои средства на защиту города и теперь их черед раскошелиться. «Я спасу эту землю для вас и ваших детей, а также для себя, но, если вы откажетесь, мы все погибнем». Однако «добрые горожане» поскупились, а в итоге турки захватили город, император лишился головы, горожан убили, а их дома разграбили. «Тех, кто уцелел, – утверждал Веспасиано, – продали евреям». Он завершил историю Константинополя суровой моралью: «Таков был конец жестоковыйных грешников, отказавшихся верить»[323].

Глава 10 Удивительный человек

Захват Константинополя турками в 1453 году потряс мир. Однако в тот же год произошло другое событие, которое уместилось на листке бумаги размером с почтовую открытку и осталось почти незамеченным, но на судьбы человечества повлияло не меньше, если не больше, поскольку навсегда изменило способ передачи знаний.