Следующие десять лет жизни Гутенберга проследить трудно, однако к 1448 году он вновь жил в Майнце и совершенствовал свое изобретение. В августе 1450-го он вступил в товарищество с Иоганном Фустом, богатым золотых дел мастером и банкиром. Фуст согласился ссудить ему под шесть процентов восемьсот гульденов (на эту сумму тогда можно было купить 100 волов[331]) на изготовление оборудования. В 1452 году Фуст начал выплачивать ему еще 300 гульденов в год на оплату подмастерьев, наем помещения, пергамент, бумагу и краску для совместного предприятия, обозначенного как
На ярмарке Пикколомини увидел тетрадки отпечатанного текста – образцы готовящегося к выходу издания печатной Библии. «Я видел не всю Библию, – писал он другу в Рим, – но несколько тетрадей из разных книг, с исключительно разборчивыми и четкими буквами и без ошибок; ваша милость могла бы легко читать их без очков». Его друг, кардинал, попросил прислать экземпляр, однако Пикколомини ответил, что, хотя сделано сто пятьдесят или сто восемьдесят копий (ему назвали оба числа), приобрести книгу невозможно, поскольку «охочие покупатели нашлись еще до того, как отпечатали тома»[332].
Тома эти, из которых до наших дней полностью или частично сохранились сорок девять, имели по тысяче двести страниц каждый. Историки называют их «42-строчной Библией», поскольку на каждой странице было по сорок две строки текста, однако всему миру они известны как Библия Гутенберга.
Ярмарка, на которой Энеа Сильвио Пикколомини познакомился с «удивительным человеком» – как предполагается, самим Гутенбергом, – была крупнейшей в Европе. Франкфуртская ярмарка располагалась всего в двадцати пяти милях от Майнца и привлекала торговцев и товары из самых разных краев – от Англии до Балкан и дальше. Из Италии через Альпы везли вино, из Богемии – стекло, из Англии и Франции – сукно, с Востока – черный перец, мускатный орех, гвоздику, имбирь и корицу. Позже, в пятнадцатом столетии, там даже показывали африканского слона[333].
На Франкфуртской ярмарке продавали также и книги. До славного времени целиком занятой издателями и книготорговцами Бухштрассе («Книжной улицы»), за церковью Святого Леонарда, в 1454-м оставалось еще два десятилетия, однако на Рёмерплац и на улицах, тянущихся до берегов Майна, предлагали свой товар изготовители бумаги, переплетчики, иллюминаторы и граверы. Здесь можно было найти и манускрипты. В 1370-м нидерландский богослов Герт Гроте разыскал на Франкфуртской ярмарке манускрипты для создаваемого им центра переписки книг – Братства общей жизни, куда он брал бедных молодых грамотеев переписчиками.
Страница из 42-строчной Библии Гутенберга
Помимо манускриптов, написанных чернилами на бумаге или пергаменте, посетители Франкфуртской ярмарки могли приобрести книги, изготовленные совершенно другим способом – с помощью ксилографии, то есть гравюры на дереве. Много веков с досок печатали набивные рисунки на ткани, но после того, как к концу 1300-х в Европе возникли бумажные мануфактуры (в немецких землях первая такая мануфактура заработала в Нюрнберге в 1390-м), у граверов появился относительно дешевый способ размножать свои рисунки. Этим способом печатали гравюры, игральные карты и книги в картинках: на доску наносили рисунок в зеркальном отображении, дерево по обеим сторонам линий удаляли резцом, оставляя сам штрих нетронутым, затем доску покрывали краской и оттискивали на бумаге. Ксилографические книги в картинках, как правило, иллюстрировали библейские сюжеты. Они могли иметь до 60–80 страниц и часто были раскрашены от руки. Иногда в качестве подписи к иллюстрациям в них помещали короткие отрывки из Библии. Поскольку неграмотные понимали картинки, даже если не могли прочесть подписи, такие ксилографические книжицы получили название
Ксилографию трудно назвать уникальным изобретением. Древние ассирийцы в 3500-х годах до н. э. применяли сходную технологию, прокатывая гравированные гематитовые цилиндры по мягкой глине. Высказывалось мнение, что по масштабу человеческой гениальности изобретение гравюры надо поставить «чуть ниже открытия, как готовить суфле»[334], и все же оно имело важнейшие последствия не только для искусства, но и для распространения мысли.