Книготорговец из Флоренции

В конце 1450-х, когда Фичино переживал этот кризис, отношение к Платону было особенно настороженным. Через десятилетия после того, как Леонардо Бруни нашел некоторые высказывания Платона «противными нашим обычаям», диалоги по-прежнему считали порочными. Кроме того, Платоном восхищался Мехмед II; в 1458-м, посещая Афины, захваченные его войском двумя годами раньше, султан нарочно повелел разбить свой шатер в оливковой роще возле Академии. Терзания Фичино происходили на фоне нападок Георгия Трапезундского, который, как и Бруни, начал переводить Платона и с отвращением бросил. Прочтя в молодости «Горгия», он уверился, что Платон – «враг всего доброго», чудовище «неблагодарности, дерзости и гнусного нечестия»[461]. В 1458-м, обеспокоенный тем, что тлетворные идеи Платона укореняются на Западе, Георгий написал трактат под названием «Comparatio Philosophorum Platonis et Aristotelis» («Сравнение философов Платона и Аристотеля»). Современный исследователь назвал этот труд «удивительнейшей смесью учености и безумия»[462]. Георгий винил Платона в падении Римской империи – она-де погибла из-за «растленного платонического гедонизма». Более того, из-за Платона возникли все ереси в христианском мире, а также, по мнению Георгия, ислам. Магомет – «второй Платон», дикарь, которого заразил «извращенной философией» монах, изгнанный из Александрии за гедонистический платонизм. Теперь Платон тянул смертоносные щупальца на Запад усилиями Георгия Гемиста Плифона, «апостола возрожденного язычества», – утверждение, которое, в отличие от прочих, было не лишено оснований. Вскоре, предсказывал Георгий, «четвертый Платон» явится подрывать христианство гнусной верой в гедонистические удовольствия. Современный биограф Георгия полагает, что этим четвертым Платоном был либо Антихрист, либо кардинал Виссарион[463].

Нападки Георгия могут представляться нелепой паникерской карикатурой, но обвинения были настолько серьезны, что побудили кардинала Виссариона приступить к труду в защиту Платона, который он, закончив, собирался отослать Фичино. Однако помощь Фичино явилась с другой, неожиданной стороны. Желая отвратить молодого человека от Платона, флорентийский епископ, друг его отца, вложил ему в руки «Сумму против язычников» Фомы Аквинского. В тот миг Фичино узрел свою судьбу. Как Аквинат всю жизнь трудился, примиряя писание Аристотеля с христианским учением, так Фичино следовало совершить то же для Платона. Как позже он написал со всегдашней своей скромностью: «Нас избрало для сего дела Божественное провидение»[464].

Глава 14 Uomini da Bene e Letterati

День в начале 1462-го. Веспасиано позвали в палаццо на Виа Ларга, откуда семидесятилетний Козимо Медичи из-за мучительной подагры почти не выходит. Дорога занимает не больше десяти минут: Веспасиано идет на север по улице Книготорговцев и Виа деи Балестриери, затем узкая улочка выводит его на широкую пьяццу, где высится громада собора. Веспасиано проходит вдоль его южной стены, минуя по левую руку улочку, ведущую к Студио Фьорентино. Справа уходит в небо облицованная мрамором кампанила, которую сто тридцать лет назад спроектировал Джотто, ее колокола звучно и весело отбивают каждый час.

У ее подножия Веспасиано поворачивает вправо и оказывается между восьмиугольным баптистерием и фасадом собора – место, известное как paradiso, поскольку в Средние века тут хоронили покойников. Слева блестят на зимнем солнце золоченые бронзовые двери баптистерия, справа у входа в собор встречают статуи четырех евангелистов, каждый держит в руках книгу. Отсюда меньше чем в двухстах шагах уже виден Палаццо Медичи, развернутый к улице под небольшим углом, словно могучий корабль, тяжело входящий в док.

Дворец Медичи-Риккарди – «столь совершенного и нарядного дворца еще не видел мир»

Этот величественный дворец начал строить в 1446-м Микелоццо, после того как Козимо скупил собственность вокруг комплекса фамильных домов на Виа Ларга и, по легенде, отверг план Филиппо Брунеллески как чрезмерно дорогой (сообщают, что оскорбленный Брунеллески в ярости разбил свою модель)[465]. Дворец Микелоццо, безусловно, выглядит достаточно впечатляюще. В 1459-м, через несколько лет после завершения строительства, заезжий миланец восхищался красотой палаццо. «Все согласны, – писал он, – что столь совершенного и нарядного дворца еще не видел мир; воистину он бесподобен». Палаццо Медичи, объявил миланец, это просто «земной рай»[466].

Веспасиано впускают в этот рай через огромные ворота в похожем на крепостную стену фасаде бурого камня. Он идет через окруженный аркадой центральный двор, в центре которого бронзовый Давид Донателло, нагой и андрогинный, задумался над отрубленной головой Голиафа. Дальше начинается умиротворяющий сад, где стоят апельсиновые деревья в кадках, зеленеют мирт, лавр и самшит. Фонтан в центре сада украшает вторая бронзовая статуя Донателло – Юдифь, сжимая меч, готовится отсечь голову пьяному Олоферну.