Книготорговец из Флоренции

По каменной лестнице Веспасиано поднимается на piano nobile – «благородный этаж» палаццо. Много десятилетий он ходил по этим ступеням к Козимо и его сыновьям, а в последнее время и для бесед с Иоанном Аргиропулом. Мессер Джованни, как позже запишет Веспасиано, часто посещал Козимо «вместе с несколькими другими учеными». Эти беседы касались бессмертия души и «других философских и богословских материй»[467].

Но сколько бы Веспасиано здесь ни бывал, он не устает дивиться красоте и великолепию дворца. Залы и комнаты здесь, по выражению одного гостя, устроены с «восхитительным мастерством», украшены золотом и мрамором, инкрустированным деревом, картинами кисти «самых совершенных мастеров». Шпалеры, серебро, алебастр и порфир, потолки большого зала, расписанные звездным небом, – каждая комната как открытый сундук с сокровищами. И здесь же «книжные шкафы без числа». Возле них Веспасиано мог замедлить шаг и полюбоваться на то, что поэт, восхваляя убранство дворца, назвал собранием «богато украшенных книг»[468]. Многие из них, особенно те, что принадлежат Пьеро и Джованни, Веспасиано сам подготовил и переплел. Неудивительно, что и сегодня его позвали в Палаццо Медичи по делу, связанному с манускриптами. Козимо придумал ему новую задачу.

Лет за десять до того один ученый объявил, что «прославленный монастырь Сан-Марко» обладает «библиотекой, превосходящей все другие в Италии»[469]. В начале 1460-х Веспасиано по-прежнему изредка что-то делал для монастыря – переплетал и реставрировал книги, нанимал писцов, поставлял разлинованный пергамент из козьей кожи. Однако труд его был в основном закончен, и на кипарисовых скамьях в читальне лежали более тысячи томов. Манускрипты эти были доступны для публики, однако взять их домой можно было лишь по личному разрешению Козимо. Как записал Веспасиано со слов доминиканцев, монаху, позволившему вынести книги из монастыря без согласия Козимо, грозило отлучение[470].

Козимо по-прежнему щедро жертвовал на религиозные учреждения, надеясь таким образом уплатить свой огромный долг перед Богом. На здания и благотворительность он в общей сложности потратил баснословную сумму – около 600 000 флоринов[471]. В начале 1460-х Козимо перестраивал и расширял монастырский комплекс во Фьезоле – в сорока пяти минутах ходьбы в гору от северных ворот Флоренции. Фьезоле был некогда крупным этрусским поселением, а в последние десятилетия полюбился богатым флорентийцам – на пологих склонах холма, среди падубов и кипарисов, они возводили роскошные виллы с прекрасным видом на город и «изгибы длинного Арно»[472], как выразился поэт, любуясь окрестностями из Фьезоле. Здесь в 1450-х сын Козимо Джованни построил себе виллу с садом на террасах, вырубленных в склоне холма, – «чудесное место, – писал современник, – куда он мог удалиться, если желал подышать деревенским воздухом»[473].

Козимо уже профинансировал поддержание некоторых фьезолийских зданий и пещер, где в прошлом веке жили отшельники. Теперь он обратил внимание на Бадию Фьезолана, аббатство, построенное в одиннадцатом веке; с 1440-го оно принадлежало августинцам. Козимо решил отремонтировать капеллу двенадцатого века, а также лоджию, здание капитула, клуатр, келейный корпус и ризницу – в последнюю он пожертвовал шпалеры и священные сосуды. Еще он устроил для себя просторные гостевые комнаты на первом этаже в удобном соседстве с трапезной. С самого начала работ в 1456-м денег не жалели. Веспасиано рассказывает: когда Козимо показали годовые отчеты Бадии и другого его благотворительного проекта, церкви Сан-Лоренцо, откуда следовало, что начальство Бадии потратило 7000 флоринов, а Сан-Лоренцо – только 5000, он заметил: «Те, что в Сан-Лоренцо, заслуживают порицания, ибо они сделали мало работы. Те, что в Бадии, достойны похвалы»[474]. И вновь Козимо показал, что знает, как «большие средства потратить пристойно».

На верхнем этаже нового комплекса, окнами на клуатр, должна была разместиться библиотека. Козимо мечтал, что это собрание будет служить не только монахам-августинцам, но и, как в Сан-Марко, более широкому обществу ученых, или, как выразился Козимо, uomini da bene e letterati – мужей добрых и образованных, которые получат доступ к текстам, содержащим гуманистическое знание. А значит, требовалось собрание манускриптов.

На фреске в капелле Палаццо Медичи, расписанной Беноццо Гоццоли в 1459 году, Козимо предстает убеленным сединами стариком с плотно сжатыми губами и печатью горестей на лице. Веспасиано, знавший его лет тридцать, в 1460-х, наверное, замечал, что Козимо сдает. Его подкосила смерть любимого внука, пятилетнего Козимино, сына Джованни. Он становился все молчаливее и, по словам Веспасиано, иногда часами «ничего не делал, только думал». Когда его жена Контессина спрашивала, отчего он молчит, Козимо отвечал, что как она по две недели готовится к отъезду за город, так он готовится к предстоящему путешествию, куда более далекому – из этой жизни в будущую[475].