Книготорговец из Флоренции

Покуда Пий готовился отправиться в Крестовый поход, Адриатику бороздили боевые галеры – венецианцы исполнили обещание. Во главе своих сухопутных сил они поставили феррарского кондотьера Бертольдо д’Эсте. Тот быстро отвоевал Аргос и осадил Коринф, где в ноябре был смертельно ранен камнем в голову. На его место венецианцы позвали честолюбивого и жестокого воителя – сорокашестилетнего Сиджизмондо Малатесту. То был крайне нежелательный выбор для Пия, который называл Малатесту «князем нечестия», на Рождество 1460-го отлучил его от церкви, а еще через два года сжег в Риме его изображения. «Он осквернял монахинь, насиловал евреек, – утверждал Пий. – Юношей и девушек, которые ему отказывали, он либо убивал, либо подвергал ужасным пыткам». Он попросту был «худшим из всех, кто когда-либо жил и когда-либо будет жить»[515]. Однако Волк Романьи, как называли Малатесту, был сейчас единственной надеждой христианского мира на избавление от турок.

Закаленный в боях кондотьер, у которого за плечами было три десятилетия бесчинств и предательств, Малатеста весной 1464 года высадился с пехотой и арбалетчиками на Пелопоннесе и принялся истреблять турок. Он даже взял город Мистра, знаменитый тем, что там в 1452-м в девяносто семь лет скончался Георгий Гемист Плифон. Однако недостаток провианта и турецкие контратаки вскоре вынудили Малатесту отступить с полуострова. Впрочем, в Италию он вернулся с драгоценным трофеем – останками великого Плифона. Малатеста извлек его тело из могилы в Мистре, а затем похоронил, как мощи святого, в соборе Темпио Малатестиано, который построил в Римини и про который Пий говорил, что это «не столько христианский храм, сколько капище, где язычники поклоняются дьяволу»[516].

Папа принял крест в соборе Святого Петра 18 июня 1464 года. Затем, препоручив седую голову и слабое тело Богу, он двинулся в стовосьмидесятимильное путешествие к Анконе на Адриатическом побережье, где собирались его воины-крестоносцы. Папу сопровождали несколько бесстрашных кардиналов, в том числе Виссарион, уверенный, что Константинополь наконец-то освободят. Двигались медленно, сперва на корабле по Тибру, затем старческой кавалькадой под палящим солнцем со скоростью шесть-семь миль в день. Папа день ото дня слабел, в Италии тем временем распространялась чума. Когда Пий наконец добрался до синих вод Адриатики, то вместо сорока обещанных галер увидел только две. Дожидаясь остального флота, он вынужден был объявить общие молитвы, дабы прекратить безобразия недисциплинированных крестоносцев, по большей части испанцев и французов. Провиант и вода заканчивались. Ряды крестоносцев редели – одних косило моровое поветрие, другие дезертировали.

Венецианского флота по-прежнему видно не было. В конце июня Пий все же поднялся на галеру, но так и не смог занять место на верхней палубе – его спешно унесли во дворец на холме Сан-Кириако. Следующие две недели он пролежал в лихорадке, а пятнадцатого августа окончилась и жизнь Пия, и его Крестовый поход. Венецианский дож, узнав о смерти папы, велел разоружить галеры.

Те недели, когда папа мучительно тащился через Италию в злополучный Крестовый поход, Козимо Медичи провел на прекрасной вилле в Кареджи, в часе езды на муле от своего флорентийского дворца. С мая он страдал от лихорадки, сыпи и затрудненного мочеиспускания. Прошлой осенью в сорок два года умер его младший сын Джованни. Убитый горем Козимо почти все время проводил в молчании – как рассказывает Веспасиано, либо погруженный в свои мысли, либо слушая, как ему читают вслух «Никомахову этику» (не перевод Леонардо Бруни 1417 года, а новый, который сделал Донато Аччайоли, поправил Иоанн Аргиропул, а Веспасиано превратил в манускрипт). «Этот исправленный перевод, – с гордостью, не лишенной педантизма, замечает Веспасиано в своей биографии Козимо, – теперь и читают все»[517].

У Козимо была возможность слушать и другие новые переводы. Почти через два года после получения манускрипта Марсилио Фичино наконец перевел десять диалогов Платона[518]. В третью неделю июля Козимо попросил его прибыть в Кареджи «как можно скорее» и принести диалог «Филеб», «который, я полагаю, вы уже, как обещали, перевели на латынь». Еще он попросил Фичино принести орфическую лиру. В следующие несколько дней Фичино играл Козимо на арфе и читал ему вслух из своих переводов Платона. Последним Козимо услышал «Филеба», в котором Сократ, споря с гедонистом Филебом, говорит: «Разумение, мышление, память и то, что сродно с ними: правильное мнение и истинные суждения – все это лучше и предпочтительнее удовольствия»[519]. И на этих словах, как написал Фичино, «Козимо был отозван из сумерек жизни в небесный свет»[520].

У одра Козимо, когда тот уходил из сумерек жизни, стоял его внук, сын Пьеро, пятнадцатилетний мальчик по имени Лоренцо.

Глава 16 Дивное письмо