Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

Наконец я вернулась на свою улицу за последней тарелкой супа фо, на этот раз в компании Изольды. Мы воображали, как она будет покупать дома по всему миру, а я перееду в Великобританию. Она предупредила, что зимы здесь едва ли лучше, чем в Мэне. «Люди не понимают, как далеко на севере мы живем», – сказала она. «В восемь утра еще темно, а к трем пополудни уже темно. Если вы когда-нибудь задумывались, почему я так много успеваю сделать в январе, то это потому… что мне больше нечего делать».

В ту ночь я лежала в постели, пытаясь заснуть, мозг работал на полную мощность, обрабатывая все виденное в этом слишком коротком путешествии. Я почти физически ощущала, как этот опыт накладывается на мое прошлое. Пришлось открыть глаза, чтобы вспомнить, что я еще здесь, что Эдинбург вокруг меня. Я еще не уехала, но мой разум уже готовил меня к странной реальности скорого возвращения в Портленд, штат Мэн. Будет ли все это похоже на сон?

Я снова подумала о Поле Теру и его огромной нелюбви к путешествиям по воздуху – бесчувственному способу, что загоняет нас в металлическую трубу, летящую со скоростью сотни километров в час, чтобы оказаться в чуждой реальности.

Он предпочитает медленный поезд, старомодный способ. Он же написал: «Никогда невозможно вернуться назад до конца». Но у кого сейчас есть на это время? Может быть, это одна из причин, по которой я так люблю вязать, потому что это позволяет наслаждаться впечатлением от поездки, наблюдая, как пейзаж меняется от манжеты к рукаву.

Ранним утром меня разбудило великолепное, радостное пение птицы, всего одна птица, но с самой длинной и самой музыкальной трелью. И ворчать по этому поводу было невозможно. Скоро я буду катить свой набитый пряжей чемодан по улице вниз к Хеймаркету, проходя под желтыми лучами уличных фонарей, стараясь впитать в себя каждое последнее мгновение «сейчас», прежде чем оно станет «тогда». Трамвай, везший меня в аэропорт, проехал мимо пригородного поезда, и я почувствовала, как сердце сжимается от желания быть в том поезде. Я была готова идти, но не уходить.

В очереди на посадку в самолет я услышала знакомый голос, приветствующий меня. «Рик!» – воскликнула я. «Клара!» Мы обнялись, как старые друзья. Как прошла моя поездка, спрашивал Рик. Понравился ли мне Эдинбург? Я пыталась рассказать и поняла, что не могу найти слов, чтобы выразить то, что испытала. И пока я заикалась, он кивнул и улыбнулся. «Я знаю. Знаю. Это что-то, да?»

Пока он мастерски успокаивал какого-то орущего ребенка в нескольких рядах сзади от меня, я крепко заснула и проснулась только где-то над Олбани. Вскоре самолет уже летел параллельно Гудзону. К востоку от нас была пустая ярмарочная площадь Райнбека, до следующего фестиваля овец и шерсти оставалось еще десять месяцев. Прямо перед нами решительно неромантичный, но необходимый пункт назначения: Ньюарк.

Мне нравится представлять людей в самолете, которые смотрят в иллюминатор, наблюдая этот вид впервые, и не могут контролировать собственные улыбки и бабочек. Для них это ново, волнующе и восхитительно. Даже грязный снег, мусор, длинная очередь на досмотр после таможни – все это приобретает золотистый оттенок.

Что касается меня, то я продолжу путь домой в Мэн, с уверенностью, что у меня прибавился не только запас пряжи, но и сообщество друзей, и что я стала свидетелем чего-то особенного в момент его появления на свет.

Безумный роман с бакланами

Холдернесс, Нью-Гэмпшир

По натуре я осторожный оптимист. Покажите мне любую счастливую парочку, и я продемонстрирую, как разбиваются сердца. Став свидетелем расторжения брака родителей, я еще в раннем возрасте узнала, что и взрослые могут ошибаться. Все оставшиеся крупицы моей доверчивости были уничтожены безжалостными насмешками старших братьев. И все же я до сих пор стучу по дереву, читаю гороскопы и загадываю желание, когда вижу падающую звезду. Все это означает, что, получив приглашение выступить на Squam Art Workshop, пятидневном творческом ретрите, известном своими суевериями, я была скептична, но в глубине души взволнована.

До 2008 года организатор этих творческих встреч Элизабет Дювивье была внештатным преподавателем английской литературы и творческого письма в Институте искусств Нью-Гэмпшира. С точки зрения вязального мира, она появилась из ниоткуда, с именем, которое могло быть выведено витиеватым шрифтом на обложке любовного романа.

И Сквам тоже появился из ниоткуда. Однажды все, кто имел хоть какое-то мало-мальское отношение к миру вязания, собравшись там, выложили фотографии пристани, озера, гирлянд и женщин в вязаных одеждах, держащихся за руки, блуждающих по лесу среди деревьев. Все они провозглашали одно и то же: Сквам – это магия.