Книтландия. Огромный мир глазами вязальщицы

«Настоящий кленовый сироп здесь!» Джесс схватила меня под локоть и подвела к столу, на котором стоял большой кувшин с лучшим нью-гэмпширским сиропом. «Ты можешь в это поверить?» Мы быстро обнаружили, что у нас одинаковое пристрастие к закускам, и всякий раз, когда Джесс добывала упаковку или коробку чего-нибудь, она приносила это мне на пробу.

Лагерь раскинулся почти на восьмидесяти гектарах, и многие предпочитали приезжать на завтрак на машине, из-за чего на улице возникали пробки.

За завтраком и вообще на каждом приеме пищи звучало объявление, какая машина была припаркована неправильно. «“Субару-Форестер” загородил вход в офис», – говорили нам, из-за чего двадцать человек, владельцы «Субару-Форестер», одновременно вставали и направлялись к выходу.

В 1930 году в лагере начали отмечать, кто поймал самую крупную рыбу сезона. Имена висели на табличке над кофемашиной, более старые были написаны безупречными золотыми буквами, новые – небрежно ручкой. В первый год победил Артур Хоу, он поймал двухкилограммового окуня. В следующем году это был Н. С. Дэвис, которого в 1932 году превзошла не кто иная, как миссис Н. С. Дэвис. После, как мне думается, очень долгой для них зимы он наконец-то отнял у жены лидерство в 1933 году. Рыбу продолжали ловить даже в годы войны. Интересно, что это за история с Томасом Б. МакАдамсом, который в 1948 году получил приз «за настойчивые попытки».

Большинство в течение недели посещали два шестичасовых семинара, но я записалась только на один: урок вышивки, который вела художница Джоэтта Мо. Мастер-класс назывался «Нить и память» и включал в себя элементы визуального повествования. Мы с Изольдой появились в соседнем домике, как раз когда начался урок, а в камине уже вовсю пылал огонь. Джоэтта была молода, в длинной цветастой юбке и с волосами, собранными в растрепанный пучок. Очки в толстой оправе то и дело сползали с ее крошечного носика, а звук «р» протяжно перекатывался, когда она что-нибудь рассказывала.

Мы начали с направленной медитации. Она длилась пять минут, чтобы освоиться в этом спокойном творческом пространстве. «Хорошо, – проворчала я про себя, – сделаю твою медитацию, но видит Бог, после обеда сюда не вернусь». Но, как оказалось, в этих направленных медитациях что-то было. Я не только вернулась после обеда, но и обнаружила, что не могу отложить вышивание до конца дня.

На Скваме много гуляют. На прогулке ловишь себя на мысли, что заглядываешь в окна каждого домика, мимо которого идешь, задаваясь вопросом, каково там внутри. Элизабет обратила на это внимание, поэтому в этом году добавила новое мероприятие под названием Четверговое вечернее гуляние по домикам. Всем выдали по маленькой картине.

Те, кто хотел открыть свои домики для посетителей, просто вывешивали эту картину на двери. Можно ходить от хижины к хижине, заглядывать внутрь, знакомиться с людьми. Единственный вопрос заключался в том, кто останется в нашем домике встречать гостей, а кто будет осматривать остальные дома. Я не знала, чем все это может закончиться, потому что наш коттедж был в самом конце длинной тропы, и мы решили закрыть двери до вечера.

Пока я трудилась над аккуратной маленькой вышивкой, Изольда, всегда стремившаяся к совершенству, решила вышить карту окрестностей озера Сквам на отрезе тонкой ткани размером с простыню. В тот день Джесс ходила на занятия по ковровой вышивке крючком и теперь сидела рядом со мной, неловко примостив пяльцы для ковра на коленях.

«Сегодня было столько шуток про подстилки, – вздохнула она. – Дофига плоских шуток про подстилки». Немного помолчав, снова тяжело вздохнула, а потом добавила: «Не думаю, что в ближайшем будущем я увлекусь всей этой коверной возней». Джесс взяла банку и протянула мне: «Оливку?»

А Кейси слушал бодрый музончик через маленькую Bluetooth-колонку, время от времени к нему присоединялись Изольда и Бристоль, молодежь нашего домика – обеим меньше тридцати.

В пятницу, когда все остальные отправились на второе занятие, у меня был свободный день. Изольда тоже была свободна, и большую часть времени мы провели вместе. В нашей гостиной Гудрун вела урок по укороченным рядам. Потому нас изгнали из коттеджа, и мы, захватив с собой кофе и вязание, пошли на деревянные мостки на причале.

Пока мы беседовали, я вдруг заметила небольшое волнение на спокойных водах озера. Каким-то образом прекрасная стрекоза опрокинулась на спину и оказалась в ловушке на воде. Изольда рассказывала об историческом значении женских бейсбольных лиг во время Второй мировой войны, но я могла думать лишь о том, что стрекоза тонет и нельзя просто сидеть и смотреть, как она умирает. Я люблю стрекоз.

К причалу были привязаны два каяка, которые Теа по прозвищу Детские коктейли взяла напрокат в качестве подарка нашему домику. Я отвязала один каяк и сняла обувь.

– Что ты делаешь? – спросила Изольда, и я объяснила.

– По-моему, стрекоза мертвая, – сказала она, оглянувшись через плечо.

«Нет, не мертвая, – подумала я. – Поплыву к стрекозе и спасу ее».

– Точно говорю, мертвая, – повторила Изольда.