Про чистоту и тепло был весь наш обед. Старуха обещала накормить, старуха обещала согреть, и она накормила и согрела. Она гладила нас по руке, по голове, мы целовались на прощание. Наверное, в Риме еще есть такие таверны. Но внуки уже в это не играют, у них другие дела, сказал мне дед, один пошел в банкиры, другой вообще уехал в Америку, деньги ведь на обедах большие не заработаешь, и кому охота бегать всю жизнь с тарелками, и вообще сейчас совсем другая жизнь, разве ты не видишь?
Вижу.
Сколько еще жить старухе и вдохновенно колдовать на кухне? Ну, пять, пусть, десять лет. А потом она уйдет и окажется на другом берегу, и будет что-то объяснять, показывать руками, кричать оттуда, но никто ее не услышит.
«Ночное тв на пятом канале разливается голосами историков – про то, каким светлым благоуханным старцем был Григорий Распутин… Уже даже понять невозможно, какую именно инструкцию они там озвучивают. Я запуталась, по-моему, это уже опять школьный учебник истории, года этак 1978-го», – пишет умная Федянина. Но про учебник 1978 года не точно. Распутин там был силой реакции. И нынешний его культ про другое. Он про природного русского человека vs. человека умствующего, про то, что мы Азия-с, про духовность невежества, сермяжности и говна, про откровение портянки, про ее чудесные, исцеляющие свойства, про то, как обоссу сейчас всю вашу цивилизацию, и будет вам богоносно. И это живее всех живых, бессмертней стухшего Ленина.
Встретил в Ортиджии Надю Васильеву, вдову Леши Балабанова, я его четверть века знал и любил. Надя – чудесная, гуляем с ней по Ортиджии, посреди греческих и римских колонн, готических роз и барочных пленительных чудовищ, гуляем и разговариваем.
Оказывается, Балабанов, конечно, главный русский кинорежиссер последних 25 лет, не получил никакой международной премии на западном фестивале, который хоть как-то котируется. Четыре последних фильма – «Груз 200», «Морфий», «Кочегар» и «Я тоже хочу» – сплошь шедевры, не имеют даже плевой заграничной награды. Тут бы сладко посетовать на то, как Запад не понимает русскую душу, но не выходит: Балабанов не был членом Союза кинематографистов России, а им вообще-то несть числа. Я сам, прости господи, член. Нет, Балабанов Союзом не брезговал. Его туда не приняли. В конце девяностых годов он подавал заявление. Уже были сняты «Счастливые дни» по Беккету и «Замок» по Кафке, уже был всенародно любимый «Брат» и ценимый знатоками фильм «Про уродов и людей», но комиссия решила, что этого недостаточно. Комиссии понадобились какие-то бумаги, и она вернула Балабанову документы. Больше он в Союз не совался.
Это я к недавним, а, впрочем, вечным страстям по премиям. Господь все справедливо разделяет. Кому-то достаются золотые львы, орлы и куропатки, а кому-то другое. В Ортиджии, где все про другое, это особенно понятно.
Сергей Аб, живущий в Вене, сделал эту фотографию, на которой одна из вилл Хоффманна на Хоэ Варте. И обратил внимание, что виноградник, задушивший виллу, убрал полностью правое окно – «глазницу со сшитыми веками». Непонятно, куда смотрит полиция. Мы в России вопрос с уничтожением модерновых памятников решаем просто и безболезненно – сносим нах, и все, а тут медленная, мучительная, сладчайшая смерть: вьюн камень точит. «Красота спасет мир». Не-а. Красота его уничтожит.
Хоффманн – замечательный модерновый архитектор, он строил дома, делал интерьеры, рисовал мебель. Русскому человеку он родной. Один из его гарнитуров был очень у нас популярен, и его в промышленных количествах штамповали накануне Первой мировой войны, уютно попирая потом жопой врага; спустя много десятилетий, когда я родился, гарнитур был, как новенький, очень крепкий; я всю жизнь с ним прожил: козетка, столик, два кресла и стулья. За кресла буду Хоффманну до гроба благодарен: нет ничего прекраснее и удобнее.
Словом, пойду запишусь в патриоты. Пора снова брать Вену – за Родину, за Хоффманна!
Трое гастарбайтеров стащили, распилили и сдали в металлолом памятник Евгению Леонову. В истории этой поражает художественная безошибочность и выбора, и действий. Леонов не просто один из лучших русских актеров XX века. Лирический герой Леонова – смешной, нелепый и очень чистый человек, который чистотой своей нелеп и смешон. Чистоту сегодня насаждают сверху и выходит, разумеется, говна кусок, а в Леонове она сказывалась сама собой – через быт, через казус, через анекдот, всегда снизу – и в результате возникла едва ли не самая убедительная нравственная высота, какая только была в послевоенном искусстве. Почему именно ее надо было распилить и сдать в металлом? Жизнь, конечно, большой мастер придумывать самые настырные и беспощадные метафоры.