Книжная дама из Беспокойного ручья

– Страдаете от болезней? Недугов? – продолжал Милз, уже более пристально смотря на меня.

Я слегка коснулась больного уха и покачала головой, не желая рассказывать о том случае с Фрейзером и побоях, которые он оставил в ту ночь. Хотя время от времени ныла сломанная рука.

В палату вошла элегантно одетая женщина и села в углу с ручкой и записной книжкой. Она тоже вела запись.

Я с опаской смотрела на нее. Вдруг это переодетая монашка.

Доктора изучали результаты анализов и рентгена:

– Сердце и легкие в норме. А что с отцом, Томас? – обратился Милз к Доку.

– Он болен и работает шахтером. Давай обсудим состояние мистера Картера немного позже, хорошо? – тихо ответил Док, взглянув на меня.

Они измерили температуру тела и задали несколько вопросов о родственниках.

– Вам известно прошлое вашей родни? Их имена? Кем были жены и мужья?

– Да, сэр. Вам записать?

– Ого! А вы умеете? – Удивился доктор Милз, поморщив темный лоб.

– Наш Василек развозит книжки в рамках проекта конных библиотекарей. Слишком умная дама для такого скудного захолустья. – С гордостью хвастался Док, по-отечески хлопая меня по плечу.

– Библиотекарь? В Беспокойном ручье? – Они с Доком переглянулись.

– Да, все верно, – улыбнулся мне горный доктор.

– Мисс Палмер, дайте ей ручку и бумагу, – обратился Милз к сидящей женщине.

– Да, сэр. – Девушка принесла нужные вещи, и я, вспомнив мамины уроки, склонилась над столом, стараясь изящно вывести буквы, придав им нужную толщину и задав идеальный угол, пока все присутствующие рассматривали мой почерк. Кончик ручки прижался к губам. Трудно вспомнить абсолютно всех родственников.

Хотя их было всего ничего, но все же несколько человек будто вылетели из памяти. Речь шла о двоюродных братьях и сестрах, двоюродных бабушках и дедушках – людях, которых я никогда не встречала, поскольку чувство стыда и смущения загнало их глубоко в горы и темные ущелья, но находились также и те, кого попросту вешали, а некоторым даже удалось пересечь Кентукки, но эти «счастливчики» в итоге пропали без вести. По крайней мере, так рассказывал отец о нашем семействе.

– Я последняя из своего рода. Не уверена, что тут записаны все. Лучше расспросите отца.

– Ничего страшного. Элайджа дополнит твой список, – успокаивал Док.

Видимо, Милза не впечатлили мои способности, поэтому он прикрепил на двери табличку и попросил прочитать верхнюю строчку.

– Я уже показала вам, что знаю буквы. – Его просьба была оскорбительной. Пришлось даже в знак протеста скрестить руки на груди.

– Если у тебя плохое зрение, мы можем выдать очки. Это поможет, – объяснял Док значение этого упражнения.

Тест был успешно пройден. Начались вопросы о еде, которая у нас водилась и которой не было вовсе.

– Кролики, белки, ягоды и листья лаконоса… Что найдем, тем и питаемся. В общем, как и все люди. – Терпение потихоньку лопалось. – Бывает, отец продает дичь, коренья и травы в обмен на яйца, кукурузу и помидоры. А иногда мы даже едим индейку и кабана. – Я не стала рассказывать, что в последнее время из-за его болезни еды стало значительно меньше, если не считать тот странный мешок с крольчатиной, которым он меня по-настоящему удивил.

Мужчины целую вечность расспрашивали меня о каждом родственнике и его дальнейшей судьбе.

– Кроме мамы, скончавшейся от гриппа, и папы, страдающего от легочной болезни, вся остальная родня не имела проблем со здоровьем и прожила долгую полноценную жизнь. Многим было почти восемьдесят, некоторые дотянули даже до девяноста. Кроме Даниэля и другого «василька», которого убили из-за синего цвета кожи… Так мне всегда говорили и приводили в пример пару человек. Об остальных отец не рассказывал. Мы ведем список родственников в конце Библии.

– Какое поразительное долгожительство, не находишь, Томас? – Спросил во весь голос Милз.

– Нам лучше живется, когда никто нас не трогает.

Лицо Дока залилось краской, схожей по цвету со светло-красным кирпичом, обрамляющим фасад больницы. А темнокожий доктор вовсе отвернулся. Спустя некоторое время горный врач откашлялся, взял бумагу и долго изучал ее содержимое. Девушка, ведущая запись, тоже остановилась, расплывшись в нежной улыбке, будто из одобрения подобной дерзости и чувства сожаления ко мне.

– Так, сейчас посмотрим, – вмешался Милз и стал молча осматривать меня непростительно долго. Затем повернулся к коллеге. – Я в тупике, старина.

– Ты читал отчет Скотта о наследственном кровном заболевании у индейцев и эскимосов Аляски? – воодушевился горный врач.

– Да, конечно. – У него тоже загорелись глаза. – Помнится, он писал об отсутствии определенного фермента. Думаешь, тот же случай?

– Не уверен. Но есть над чем подумать.

– Я бы хотел понаблюдать за ее состоянием. Здесь. На пару дней, может, на неделю, – предложил, Милз. – Мисс Палмер, оформите все бумаги.

Женщина утвердительно кивнула и вышла за дверь.

– Мне надо домой, – твердо сказала я и, нервно сунув руку под плащ, взялась за ручку ножа.

– В этом нет необходимости, Рэндел. У Василька много дел. Мы некрасиво поступим, если оторвем любящую дочь от больного отца и важной правительственной работы.