Книжная дама из Беспокойного ручья

9 июля 1936 г.

Дорогая Кюсси.

Мы благополучно добрались до Филадельфии. Я снимаю двухкомнатную квартиру в четырнадцати кварталах от библиотеки. Довольно тесное жилище для пятерых человек, ведь тут нет ни крыльца, ни гор, куда всегда можно было убежать.

Весь город пропитан серым цветом от асфальтовых дорог до бетонных высоток. Тут очень жарко и шумно. Даже по ночам. Я скучаю по звездному небу. Теперь кажется диким, что Беспокойный ручей так поздно просыпается, сбрасывая с себя синее дымчатое одеяло в поисках первых лучей солнца. Потому что Филадельфия вовсе не спит!

На улицах полно попрошаек и воров. Один даже украл у меня сумку, а другой сбил с ног маленького Аарона, сняв с него шляпу. Всюду царит голод. Мужчины, женщины и дети стоят в длинных очередях за едой.

Жизнь здесь скоротечна. Люди носятся туда-сюда как трудящиеся пчелки. Ах, как мне хочется показать тебе этот большой город! Тут белые не пялятся на меня, как в наших краях.

А библиотека больше всего Беспокойного ручья. Я даже еще не всю обошла, но мой начальник, мистер Патчетт, пообещал провести экскурсию по всему зданию. Он родом из Англии. Говорит, я схватываю налету. Называет способной и смышленой чернокожей девушкой. Даже настоял на том, чтобы я подала заявление в Школу библиотекарей при университете Хэмптона, и дал свою рекомендацию.

С нетерпением жду от тебя новостей.

Благослови Господь тебя и твоего отца,

Куини Джонсон

Я прочитала письмо несколько раз, пока не догорела свеча, и легла спать, погрузившись в беспокойный сон, полный причудливых и, порой, страшных фантазий о городской жизни.

Глава 37

Я направилась к дому Моффитов. Постепенно рассеивалась дымка, сквозь которую пробивались первые лучи, предвещая очередное утро. Наступила последняя неделя июля, хотя солнце жарило все так же беспощадно, как и на День независимости.

Мы заметили это одновременно. Юния занервничала и, перейдя на легкий галоп, пошатнулась у входа во двор. Задние ноги подкосились, и она едва не села на брюхо. На уголках пасти образовался тонкий слой белой пены, перед глазами стояла пелена. Она хотела убежать без оглядки. Лишь бы не видеть то, что ждало нас впереди.

Я тоже не могла оторвать взгляд от увиденного и пыталась совладать с мулом, несколько раз ударив по крупу. Он вскочил и, вытянув шею, собирался уходить. Вцепившись в седло, я стала успокаивать встревоженное животное. И снова ударила по бокам. Юния зашагала назад, влево-вправо, но вперед упрямо не подавалась. Пришлось поднять пятки повыше и еще сильнее ударить по ней. Только тогда она неуклюже помчалась во двор, где снова встала в оцепенении. Я натянула поводья. Перед нами на толстой ветке висело тело.

Раздались душераздирающие крики, заставившие меня перевести остолбеневший взгляд на выжженную землю.

За огромным перевернутым бидоном из-под лярда в грязи лежал младенец, обернутый в домашний халат Ангелины. Его ручки дрожали и тянулись к обмякшему трупу, который слегка качался, поддавшись теплому порыву ветра.

Ветка ломилась от тяжести груза. Окровавленный чулок медленно соскользнул с голубой ноги и приземлился рядом с плачущим ребенком.

Подняв глаза, я притянула темнеющую руку ближе к синему лицу, словно сравнивая родной цвет кожи с повешенным страдальцем.

Отвернув голову, Юния топтала землю и тяжело дышала. Я спрыгнула вниз и, схватив младенца, ринулась к дому.

– Ангелина! Ангелина!

Она лежала на кровати, укрывшись грязными простынями. Пол был весь в крови и послеродовых выделениях, вытекавших сквозь щели между досок. Стоял спертый душный воздух, способный раскалить кусок железа.

Рядом лежал охотничий нож с пятнами крови и засохшим куском пуповины.