Книжная дама из Беспокойного ручья

– Прошу тебя, Василек. Пообещай стать ее матерью. – Мама? Я? – Пожалуйста, помоги малышке. – Ангелина покачала головой, на лбу выступил пот. – Господь всемилостивый, молю тебя… принять в царствие свое эту рабыню божию.

– Т-с. Не нужно никого звать. – Без моей защиты она понесет непосильный груз ответственности, став последним «васильком» на планете, что сулит травлю и побои. – Я позабочусь о ней и буду любить ее, как тебя. Обещаю. – Эти слова сами вырвались наружу из самых потаенных мест моей истерзанной души и исстрадавшегося сердца. Я поклялась Богу оберегать этого ребенка от ненависти и отвращения, сеявших горе и страдание в семьях «васильков». – Обещаю.

Этот злополучный круг разомкнется на Хани. Я закрыла глаза и уверенно заявила об этом Богу и всему человечеству. Она поцеловала мою руку и прижала ее к бледной влажной щеке. Я ответила тем же и слегка накрыла ладонью дочку.

– Он… немного порвался после удара Вилли. – Ангелина указала пальцем на журнал. Дыхание участилось, ее всю трясло, но на лице по-прежнему оставалась скромная нежная улыбка.

Я забрала журнал, коим оказались «Советы домохозяйки». Порванная обложка с красивой брюнеткой, читающей книгу, лежала на полу с кровавым следом от ноги Вилли. Рядом валялись остатки куклы из кукурузной шелухи, которую когда-то смастерила Ангелина.

– Все всегда можно склеить и подшить. – Я с трудом улыбнулась.

– Почитаешь мне?

– Да, конечно.

– Прочти нам про маму со счастливым ребенком. Мы с Хани хотим послушать.

Я открыла журнал на той странице, где была закладка, и увидела фотографию красивой женщины в стильном весеннем платье и белых туфлях. Она сидела в роскошном кресле-качалке и что-то читала пухлой довольной малышке в гофрированном платьице, держащей в руках дорогую куклу с похожей одеждой. Эта девочка никогда не узнает о наших суровых землях, не познает голод и уж точно не умрет от истощения. И мама всегда будет с ней рядом.

– «Когда у тебя счастливый ребенок».

– Хочу, чтобы ты знала грамоту, которой меня обучала твоя новая мама. И прочитала все книжки, когда вырастешь. – Она нежно взглянула на меня, поцеловала ребенка и закрыла глаза.

Я осторожно провела ладонью по щеке и подбородку, чтобы отложить в памяти образ Ангелины. Она закашляла. Я почитала пять минут, время от времени переводя взгляд с журнала на ее бледное скорченное от боли лицо и мирно спящую дочку с засохшими на губах каплями грудного молока.

Хотя она и была «васильком», внешне никак не отличалась от других грудничков, отдыхающих в объятиях матерей, однако с возрастом ей придется столкнуться суровой реальностью, предъявляющей претензии ко всем, у кого не белый цвет кожи.

Я почитала еще пять минут и уже стала запинаться, но всеми силами, сквозь слезы, старалась выдавить из себя оставшиеся предложения, пока шестнадцатилетняя Ангелина Моффит увядала на глазах. Она прервала рассказ кашлем, сказав слабым, хилым голоском:

– Нам очень нравится, когда ты читаешь.

– И я без ума от этого занятия. Я люблю тебя, Ангелина.

– Какие прекрасные слова, прямо как небеса. – Нащупав мою руку, она взялась за нее, поднесла к губам и прижала к подбородку. – Хочу, чтобы ты перечитала все книжки на свете и стала очень умной девочкой, – шептала она спящей дочке.

Я продолжила, пока ее хватка не ослабла, и пару мгновений спустя язык уже вовсе не поддавался контролю. Мои заплаканные глаза встретились с ее безвозвратно угасшим взглядом.

Журнал соскользнул на пол. Из губ тихо вылетали молитва за молитвой, обращенные к Богу, от которого я не так давно отреклась, с просьбой вернуть Ангелину, но они безнадежно разбивались о стены, украшенные газетами, предвещая разлуку.

– Господи… – Я яростно лупила матрас, раскачивающий мать с ребенком. Во все стороны летела солома. Малышка закричала от страха, но вскоре успокоилась.

Я легла рядом, прижавшись к Ангелине, и, обняв их обоих, громко зарыдала. Мой внутренний мир, иссохший от душевной боли, страданий и горя, стал постепенно заливаться слезами агонии, в которых утопали самые потаенные углы моей души.

Глава 38

Я долго лежала на кровати Моффитов и смотрела в окно, предавшись унынию, а потом стала вспоминать песню, которую отец пел у кровати больной мамы.

Вдали от Бога
я блуждал,
Теперь иду домой!
Давно все силы расточал.
Отец, иду домой!
Иду домой, иду домой,
В чудный Твой покой.
Кровью куплен, теперь я Твой,
Иду, иду домой!

Закончив припев, я аккуратно поправила прядь волос, упавшую Ангелине на щеку. Что-то прожужжало рядом, нарушив грустную тишину. Первая муха приземлилась на подоконник и, подергивая тощими черными лапками, стала подбираться к ее телу. Я возмущенно прогнала насекомое прочь. Но следом прилетела вторая, хищно поблескивая своими мерзкими глазками. Пришлось прихлопнуть голодное создание.