Книжная дама из Беспокойного ручья

Хани проснулась и, открыв большие удивленные глаза, уставилась на Па. Уголки маленького рта растянулись в улыбке. Она попыталась поймать палец, которым гладил ее погруженный в раздумья отец. Ухватившись за мизинец, девочка радостно чмокнула. Его взгляд изменился, стал более нежным.

– Ну и что ты за мать такая? – проворчал он себе под нос, оторвавшись от ребенка. – Устрой-ка ее поуютней в тепле, у печки, а потом седлай свою свирепую зверюгу и поезжай за молоком. Ребенок хочет есть! – Я уставилась на него в оцепенении. Душу переполняло чувство благодарности. – Ну же, поезжай, пока она не начала хныкать и пищать. Терпеть этого не могу.

– Будет сделано! – Я тут же ринулась во двор.

Глава 41

Оседлав Юнию, я украдкой заглянула в дом. Хани безмятежно спала. Рядом с ней, устроившись в кресле, так же мирно спал отец, уронив на колени одну из моих детских книжек.

По дороге в город я решила заехать к Моффитам. Хотела убедиться, что Джексон сдержал слово и похоронил родителей малышки.

Чем ближе мы подъезжали к их участку, тем упрямее вела себя Юния. Она то и дело переходила на шаг, сворачивала, а когда мне все-таки удалось заставить ее идти прямо, вытянула морду в сторону разрушенной лачуги и тонко заржала, будто надеясь, что ее подруга Ангелина услышит зов.

Воздух пах глиной и грязью. Высоко в небе стояло солнце, опаляющее зноем суровые земли, над которыми кружились гриф-индейки, оставляя за собой темные следы.

У верстового столба дремала привязанная лошадь Джексона. Сам хозяин укрылся в тени надломленного дерева. Он стоял спиной ко мне, опершись на лопату и опустив голову, а перед ним бугрились два холмика сырой земли только что засыпанных могил. Казалось, он читал молитву или был погружен в собственные мысли. По рубашке расплывались пятна пота, а жаркое июльское солнце продолжало обдавать все вокруг волнами зноя.

Я спешилась и в нерешительности долго перебирала в руках поводья. Вместо того чтобы стоять на том же месте, Юния, к моему удивлению, вдруг потрусила к Джексону, и, приветственно фыркнув, ткнулась носом ему в руку.

– Прости, сегодня без цветов, – торжественно произнес он и похлопал ее по шее.

– Спасибо, Джексон. Вот плата за помощь. – Я подошла к ним и полезла в карман за деньгами.

– Лучше потратьте их на ребенка. Кстати, как она? – Он бросил лопату и протестующе поднял руку.

– Па в ней души не чает. Кажется, она хорошо вписалась в нашу семью.

– Немногие бы решились взять эту малышку. Ребенка миссис Моффит… – Джексон откашлялся и кивнул в сторону могил.

Я окинула взглядом холмик бугристой свежевскопанной земли.

– Это особенный ребенок, – прошептала я, обращаясь не к Джексону, а скорее к небесам, надеясь, что Ангелина услышит мои слова.

– И везучий к тому же. – Он сунул руку в карман и достал что-то вроде колечка. – Я подумал, дочка была бы рада получить что-то в память о родителях. – В словах Джексона звенела печаль.

Он сделал это, потому что подумал о малышке. Отрезал по маленькой прядке волос у отца и матери, и бережно сплел их воедино. Получившаяся прядка – это и есть Хани.

Джексон будто читал мои мысли.

– Мама умерла от оспы, когда мне было двенадцать, а через неделю за ней ушли и братья-близнецы. – Его лицо искажала грусть. – Как сейчас помню слова отца о том, что ушедшие живы до тех пор, пока мы их помним. Он хранил пряди волос матери и брата в нашей семейной Библии. Двумя годами позднее к ним прибавилась третья: отец умер, спившись.

– Мне очень жаль. После смерти мамы папа страшно запил и убежал из дома в лес. Три дня где-то бродил, заливаясь спиртом по самые глаза. Дрался с самим собой. Хорошо, его нашли шахтеры и привели домой. Я тогда думала, что осталась без обоих родителей.

Никто не знал о том случае. Легкость, с которой раскрылся этот секрет, даже испугала. Я тут же подняла глаза, пытаясь по выражению его лица прочитать, понимает ли он, о какой боли шла речь.

Джексон кивнул с видом человека, который не понаслышке знаком с этим чувством.

– В четырнадцать лет я бросил все и поклялся никогда не возвращаться назад. Долго скитался по стране, пока не осел на западе. Много работал, пытаясь все забыть. Да вот только все знают, что если ты, черт подери, из Кентукки, то твои беспокойные ноги все равно приведут тебя на родину, где бы ты ни старался пустить корни. Нас всегда тянет домой.

В его словах звучало одновременно и сожаление, и облегчение, а взгляд подернулся дымкой воспоминаний о прошлом. Я сочувственно улыбнулась Джексону.

– Мой прадед был родом из маленькой французской деревушки, но все говорили, что сердцем он из Кентукки. Вот оно и привело его сюда. Я души в нем не чаяла, поэтому меня назвали в честь города, где прадед родился.

– Кюсси, Франция? – Джексон удивленно, как-то совсем по-новому посмотрел на меня. – Что ж, я догадывался, что ваше место жительства тут ни при чем.