Книжник

— Да. Видел. Он мне понравился.

— Тебе все нравятся. Встреть ты царя Ирода — и он бы тебе понравился.

— Ты боишься Савла.

— Да, я боюсь этого человека. Всякий, кто в своем уме, боялся бы!

— Уверяю тебя, Сила, я — в своем уме, и нам необходимо встретиться с Савлом. Он — верующий. Таких ревностных еще поискать.

— Ну да, ревностный. Видел я, какой он ревностный. Ты сам-то был в Дамаске?

— Нет.

— Я не склонен так быстро, как ты, принимать на веру слова неизвестных мне людей.

Что если все это — изощренный заговор, чтобы выследить и погубить Петра и всех

остальных?

— Иисус говорил, что не стоит бояться смерти, Сила. Совершенная любовь изгоняет

всякий страх.

Эти мягкие слова, сказанные мягким тоном — как ножом полоснули мне по сердцу.

— Ну, что ж, мы с тобой прекрасно знаем, что моя любовь далека от совершенства, верно?

Взгляд его был полон сострадания.

— Что кроется за твоими подозрениями, Сила? Страх или гнев?

Он спросил прямо, и я признался:

— И то, и другое.

— Тогда молись за него. Невозможно ненавидеть человека, когда о нем молишься.

— Это смотря какими молитвами.

Он расхохотался и хлопнул меня по спине.

Собрался Совет. Варнава рьяно защищал Савла. Слова его бросили вызов нашей вере в

Бога. Мы не должны бояться людей — только Бога. А Бог Савла уже принял. Доказательство

тому — как он изменился, как сильно он проповедует: и то, и другое — свидетельство

действия Святого Духа.

И, конечно же, Варнава не прошел мимо меня!

— А ты как думаешь, Сила? Стоит ему доверять?

Еще одно испытание веры. Я хотел было сказать, что мое мнение будет слишком

пристрастным. Трусливый выход. Иисус знал всю правду, и живущий во мне Дух Святой не

дал бы мне покоя, не покайся я в обиде.

— Я доверяю тебе, Варнава. Если ты говоришь, что Савл из Тарса верит, что Иисус — Мессия, видимо, так оно и есть.

Когда человек, которого я надеялся никогда в жизни больше не видеть, предстал перед

советом, я подумал: а так ли уж он изменился? Он больше не носил наряд фарисея, но глаза

были те же — темные, горящие, лицо — искажено напряжением. Он обвел комнату

пристальным взглядом, встречаясь глазами с каждым из присутствующих. Когда взгляд его

уперся в меня, он нахмурился. Пытался вспомнить, где видел меня раньше. Как только ему

удалось это, я тотчас же понял.

Савл залился краской. Глаза его наполнились слезами, что повергло меня и великое

изумление. Но тут он удивил меня еще больше.

— Прошу, прости меня, — с болью вымолвил он.

Не ждал я, что он вообще когда-нибудь заведет речь о той ночи, и меньше всего — перед этими людьми.

Именно его полный стыда взгляд убедил меня окончательно.

— Мне следовало бы простить тебя давным-давно. — Я встал с места и шагнул к нему.

— Приветствуем тебя, Савл из Тарса.

*

Савл недолго задержался в Иерусалиме. Горячность его навлекла на него беду — в лице

грекоязычных иудеев, оказавшихся не в состоянии его переспорить. Варнава опасался за

34

него.

— Они уже не раз пытались тебя убить. Если ты здесь останешься, им, в конце концов, это удастся .

— Умру — значит, на то Божья воля. — Он переменил веру, но нрав остался тем же.

— Божья воля или твое упрямство? — спросил я.

И снова заговорил Варнава.

— Не стоит искушать Господа.

Лицо Савла окаменело:

— Вы меня не понимаете!

— Да? — Я выдержал его пылающий взгляд. — А как, по-твоему, это называется, когда

сам суешь голову прямо в пасть льву? — По-видимому, мы всегда слепы по отношению к

собственным слабостям, зато быстро подмечаем их в других.

Мы отправили его в Кесарию и там посадили на корабль, который следовал в Тарс.

Апостолы то уходили, то возвращались, проповедовали в разных краях. Братья Иисуса

и мы с Прохором, Никанором, Парменом и Николаем оставались в Иерусалиме, служа

пастве, которую так стремились погубить Каиафа, Анна и иже с ними. Каждый день давался

нелегко: приходилось ободрять упавших духом, наставлять новичков в вере, помогать

изгнанным из дома. Милостью Божьей никто не оставался без крова и пропитания.

Иногда я с тоской вспоминал первые месяцы после Пятидесятницы, когда христиане

открыто собирались в Храме и по домам — по всему городу. Вместе ели, вместе пели, жадно

внимали учению апостолов. Радость переполняла сердца и рвалась наружу. Любовь наша

друг к другу была очевидна всем окружающим. Даже те, кто не признавал Иисуса Господом

и Спасителем, были о нас хорошего мнения! Конечно, не Каиафа. И не предводители

религиозных партий, видевшие в Иисусе угрозу своей власти над народом. Я не бежал от

страданий, но и не искал их. Я видел Иисуса на кресте. И спустя несколько дней — видел

живым. Я не сомневался — Он Сын Божий, Мессия, Спаситель и Господь. Ах, если бы

только весь Израиль принял Его!

*

Даже по прошествии нескольких лет, и после того как Филипп свидетельствовал об

Иисусе евнуху-ефиоплянину, мы так до конца и не понимали, что весть Иисуса

предназначалась всякому человеку, — как иудею, так и язычнику. Когда Петр окрестил

шестерых римлян в Кесарии, некоторые из наших заспорили. Как может Бог принять

римлянина-идолопоклонника? Иисус был наш Мессия, тот, кого испокон веков ждал

Израиль. Иисус — Мессия для иудеев.

Какое высокомерие!