Книжный магазин воспоминаний. Что бы вы изменили, если бы могли вернуться в прошлое?

Обернувшись, я увидела, что женщина протягивает мне стопку листов. Забрав у нее выцветшие серые воспоминания, я шагнула обратно к шкафу. Голос, неуловимо похожий на сам магазин, сказал мне вслед:

– Что ж, у вас осталась последняя попытка. Увидимся в читальном зале.

Тринадцатое ноября 1989 года.

А. То, что ты забеременела, еще не значит, что я разрешу тебе выйти за него. Иначе я бы изначально не была против вас двоих.

Хозяйка книжного права. Косвенные воспоминания включали в себя происходившее еще до моего рождения.

Б. Мам, он трудолюбивый. И обязательно добьется успеха. Мы правда будем хорошо жить.

А. У тебя впереди столько замечательных дорог, так зачем идти по той, что усеяна шипами?

Б. Откуда ты знаешь, плохая это дорога или хорошая, если не ходила по ней?

А. А мне не надо ходить, чтобы знать! Если выходишь за него только из-за ребенка, просто избавься от него, и все, Енхи.

Б… Мам, ты сейчас серьезно?

А. Если не избавишься от ребенка сейчас, в будущем настанет момент, когда ты пожалеешь, что отказалась от своей жизни и пожертвовала собой.

Почему именно это воспоминание попалось мне на глаза? По случайности или в силу неизбежности? Или это чья-то жестокая шутка? Диалог был записан на самом верхнем листе в стопке, которую подала мне женщина. Я почти положила их назад в шкаф, но вынула обратно и медленно пробежала взглядом по строчкам. Это разговор между мамой и бабушкой до моего рождения.

Б. Мама… ты же моя мама, как ты можешь такое говорить?

А. Именно поэтому! Потому что я твоя мать, хотя бы я должна сказать жестокую правду, чтобы остановить тебя!

Б. В таком случае, мам, уступи мне на этот раз, просто потому что ты моя мама. Я выйду замуж и рожу этого ребенка.

Узнав о том, что я дитя «брака по залету», я иногда представляла подобные сцены. Мне было известно, что родственники со стороны мамы сильно протестовали против этого брака, поэтому неудивительно, что я воображала нечто подобное. Теперь же сцены, которые в моем воображении обычно заканчивались шутками и смехом, ворвались в реальность, как незваный гость, и смеяться больше не хотелось.

Я ошеломленно смотрела на воспоминание. Время, когда мама еще не была моей мамой. Время, когда она была просто чьей-то дочерью. Время, когда мама была отдельным человеком, а не моей мамой.

А если бы ничего не было, если бы мама послушалась бабушку? Я не могла не задуматься об этом. Как бы все сложилось, если бы мама в двадцать восемь лет избавилась от меня и не вышла замуж за папу? Были времена, когда я не могла выбросить из головы бесчисленные предположения о том, что причиняло боль маме, папе и мне самой. То же самое, когда я только ступила в магазин и согласилась заключить сделку с женщиной. Хотелось вернуться в далекое прошлое и сказать маме, что она все еще может выбрать другую жизнь. Но я не могла. Законы времени и правила магазина не позволяли.

В голове все перепуталось. На душе стало тоскливо и тяжело, я словно держала в руке спутанный комок нитей. Все это время я металась повсюду, пытаясь понять мамины чувства, но в итоге лишь глубже увязла в непроходимом болоте. Опять захотелось плакать. План, шаг за шагом выстраиваемый, как замок из игральных карт, рухнул в одно мгновение, и мысли, расплавленные горячими вздохами, образовали вокруг вязкую трясину. Я бессильно уронила стопку бумаги, которую держала в руке, в глубину шкафа и отдалась узкому темному пространству, пока глаза не потеряли фокус.

«И что… что мне теперь делать?»

Словно человек, потерявший цель в жизни, я устало моргнула невидящими глазами. Затуманенным зрением я смутно видела впереди лишь дверцу шкафа, колеблющуюся, как огонек свечи, но ни одно воспоминание не падало в руки. Я с трудом толкнула правую дверцу шкафа, клацнув ею, словно кандалами. Дверь с грузным скрипом подалась вперед. В этот момент из еще открытой левой дверцы с тихим стуком выпала другая стопка.

Четырнадцатое ноября 1989 года.