Книжный на левом берегу Сены

— Для него это очень печально, — заметила Адриенна, — но я бы ее не винила.

Хотя Сильвия и сама иногда раздумывала, как трудно, наверное, живется с таким человеком, как Джойс, ее все равно удивила реакция Адриенны.

— Но почему?

— Он твердит, что предан ей, но, как мне кажется, они живут каждый своей жизнью. Ей нет дела до книг. Он же одержим собственными сочинениями. И они редко бывают где-нибудь вместе.

Ее наблюдение задело болезненную струнку в душе Сильвии.

— Как это должно быть ужасно любить кого-то так сильно, как Джойс любит Нору, и не чувствовать взаимности.

— А вот и наоборот, я думаю, что ее любовь к нему очень глубока. И что ей не нравится чувствовать, что ее оставляют без внимания.

Сильвия медленно кивнула.

— Но он так гениален.

— Гении не всегда хорошие мужья.

Сильвия закурила сигарету и сделала долгую затяжку.

— Надеюсь, она вернется.

— Moi aussi^[112]. — Адриенна чуть помедлила в нерешительности, а потом все же добавила: — А если не вернется, помни, что это не твоя печаль и не твоя вина.

— Как тебе удается? — спросила Сильвия.

— Удается что?

— Ну, так разделять… одно с другим.

Адриенна пожала плечами.

— А я все время напоминаю себе, что мои друзья, даже те, кого я люблю всем сердцем… Я напоминаю себе, что они — это они, а я — это я. Что я Адриенна, и мне дана собственная жизнь, чтобы ее прожить.

— Мой отец всегда говорил, что мы посланы на землю для служения.

— Вполне возможно служить, не теряя самой себя.

И снова Сильвия закивала, понимая, что Адриенна права, но в душе продолжала гадать: кто есть Сильвия Бич без Джеймса Джойса и «Улисса»? Они так переплелись, что не распутать. Ее лавка приобрела известность и успех благодаря сомнительной славе его книги; вот что в конце концов позволило Сильвии совершить нечто самостоятельное, отдельное от Адриенны и ее «Ля мезон». Сильвии нравилось видеть себя спасительницей романа, пускай она и признавала, что ее чувство не такое уж кристально-беспорочное. Зато оно было истинным. И что все это говорило о ней? И что она от этого теряла?

Часть 3. 1925–1931

Художник, как Бог-творец, остается внутри, или позади, или поверх, или вне своего создания, невидимый, утончившийся до небытия, равнодушно подпиливающий себе ногти.

Джеймс Джойс. Портрет художника в юности (перевод Марии Богословской-Бобровой)

Глава 16

— С днем Блума, — прощебетала Сильвия первому посетителю своей лавки 16 июня 1925 года — этот праздник она придумала год назад, чтобы увековечить ту самую дату, когда происходили мириады событий «Улисса». Серый терьер Тедди, который прибился к лавке и к которому, в свою очередь, очень привязалась Сильвия, радостным тявканьем вторил приветствию хозяйки.

Так уж случилось, что первым посетителем в это жаркое летнее утро оказался не кто иной, как Эрнест, чисто выбритый и ясноглазый. От него пахло солнечным светом, туалетным мылом и водяным паром над тротуарами, политыми дворниками несколько часов назад.

— И вас с днем Блума, — ответил Эрнест, наклонившись почесать Тедди за ушами. — А я сегодня уже написал почти целый рассказ.

— Ну надо же, какой вы плодовитый.

— Будешь тут плодовитым, когда на носу поездка в Испанию.

— Ах да, Памплона. Бои быков. Леди Макдафф? — Сильвия хихикнула. На самом деле даму звали леди Дафф Твисден, но, сколько бы раз ни услышала Сильвия это имя, оно ассоциировалось у нее с «Макбетом», вот и сейчас она не смогла удержаться от шутки. Тедди побежал на поиски Лаки, который постоянно обитал в лавке, тогда как пес каждый вечер отправлялся с Сильвией домой и укладывался спать на их с Адриенной постели. В часы работы магазина пес и кот вполне мирно ладили, а Лаки взял на себя грандиозный труд не подпускать Тедди к Джойсу, когда тот заглядывал в «Шекспира и компанию», за что премного благодарный ему писатель окрестил доблестного кота Ланселотом.

— Они самые, — подтвердил Эрнест, присевший на корточки, чтобы лучше разглядеть книги на полке с буквой W.

— На вечеринку сегодня придете? — поинтересовалась Сильвия, имея в виду первый — и, как она надеялась, в будущем ежегодный — праздник по случаю дня Блума, который должен был состояться тем вечером в новых хоромах Джойса на площади Робийяк возле Эйфелевой башни.

Вскоре после неохотного возвращения Норы из Ирландии он нашел им чудесное просторное жилье с огромными окнами и восхитительным фасадом времен Прекрасной эпохи. Джойс признался Сильвии:

— Я должен был предпринять что-то, чтобы на сей раз она наверняка осталась. Придать нашим жизням больше респектабельности. Довольно бесконечных переездов с места на место.

От этих его слов Сильвия и сама неожиданно почувствовала огромное облегчение.