Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

Два предыдущих года, казалось, прошли под знаком Одеонии. Сильвия выпустила третье издание «Улисса», вместе с Адриенной взялась вместе переводить поэзию, а недавно они сели за французскую версию «Пруфрока» Элиота для нового литературного журнала «Навир д’аржан», который собралась издавать в «Ля мезон» Адриенна. И они обнаружили новое чудесное место для отдыха в Ле Дезере, где упивались солнцем, долгими прогулками, полевыми цветами и возможностью перевести дух от безжалостного ритма жизни Парижа, куда перебиралось все больше и больше американцев. Будь то молодые полные амбиций писатели или новоиспеченные семьи, желавшие начать все с чистого листа, они, едва сойдя на берег, непременно заходили в «Шекспира и компанию», принося с собой дух радостного возбуждения, тревог и дешевого обеда в поезде. Сильвии так надоело без конца повторять одно и то же, что она составила трехстраничный путеводитель для новоприбывших, куда включила все рекомендации по части ресторанов, отелей, церквей и театров, и американские гости ее лавки впопыхах и с благодарностью переписывали из него советы сведущей парижанки. Издательство Боба «Контакт эдишнс» взяло хороший старт, опубликовав в 1923 году первую книгу Эрнеста «Три рассказа и десять стихотворений», встреченную публикой на ура. А Джойсы тем временем обустраивали новое жилье с невиданным для них пылом и старанием — с обоями, персидскими коврами и тяжелыми пафосными портьерами. Все это влетало в такую копеечку, что Гарриет Уивер в одном из писем, рассказывая Сильвии об английском издании «Улисса» и других делах Джойса, не могла не заметить: «Мне казалось, Париж не слишком дорогой город для жизни, что и делает его привлекательным для начинающих деятелей искусства, — но как это может быть правдой, если судить по недавним тратам Джойса на жилье!»

Вот и Эрнест заговорил сейчас о том же, через стол подталкивая Сильвии последний томик стихов Уильямса.

— Не думаете ли вы, что Джойс слишком уж задирает нос со своим Седьмым округом?[113] С этим его видом на Эйфелеву башню и всем прочим?

— Все равно нам до него рукой подать, — заметила Сильвия, закуривая сигарету. — И все его друзья рядом, в Пятом и Шестом округах. Будем ходить к нему в гости, как в другую страну.

Засмеявшись, Эрнест ответил:

— Кто еще мог бы похвастаться таким другом, какого Джойс нашел в вашем, Сильвия, лице.

— Надеюсь, многие мои друзья сказали бы обо мне то же.

— А мы и говорим. По секрету сказать, Хэдли задумала испечь к вечеринке ваш любимый шоколадный торт в знак нашей признательности вам.

— А вот это в самом деле повод для праздника.

— Скажите, Скотт уже познакомился с Джойсом?

— Насколько я знаю, нет, а что?

— Да так, просто любопытно.

Как же, как же. Хемингуэй и Фицджеральд познакомились прошлой весной в каком-то модном баре на Монпарнасе, скорее всего в «Динго»[114], и, как потом рассказывали те, кто при этом присутствовал, писатели тут же сцепились в спорах обо всем на свете: о книгах, о барах, о городах Среднего Запада. Что не удивительно. Хотя Фицджеральд был всего тремя годами старше Эрнеста, в его активе имелось уже три опубликованных романа — к тому же благосклонно принятых, — чего тот никак не мог пережить. Сильвия и сама видела, что он старательно не замечает всё новые и новые стопки романов Фицджеральда на ее полках — «По эту сторону рая», «Прекрасные и проклятые», а теперь еще и «Великий Гэтсби»; их стремительно раскупали, тогда как его собственный тоненький сборник рассказов и стихов пользовался приличным спросом, но не более.

Мало того, всего несколько месяцев назад Эрнест, на свою беду, пропустил письмо от Макса Перкинса, редактора Фицджеральда в издательстве «Скрибнерс», — оно ожидало в пачке корреспонденции, которую Сильвия держала для него в «Шекспире и компании», пока он с женой и их сынишкой Бэмби отдыхал в Австрии, где уже успел подписать контракт с менее крупным издательством «Бони и Ливрайт». Конечно, оно честь по чести издаст Эрнеста, в этом Сильвия не сомневалась, однако от нее не укрылось, как потемнел он лицом при виде письма от Перкинса, как в досаде скомкал конверт, громогласно осыпая себя проклятиями:

— А все мое чертово нетерпение. Права была Хэдли, права, как всегда.

— Во всяком случае, я слышала, они с Зельдой собираются на Южное побережье, — заметила Сильвия, ничуть не заботясь, что новость еще больше укрепит ее друга в не слишком доброжелательном мнении о Фицджеральдах как о людях избалованных и поверхностных. Не сказать, чтобы Эрнест полностью ошибался на их счет, однако Сильвия все равно считала Скотта с Зельдой парой жизнерадостной и интересной в общении, а вот отдельно от нее Скотт был очаровательно неловок и стеснителен: впервые явившись в лавку, он не менее десяти минут собирался с духом, чтобы представиться Сильвии, а когда наконец решился, сказал, глядя на нее широко распахнутыми глазами, как у мальчишки: «Поверить не могу, что знакомлюсь со знаменитой Сильвией Бич».

— Кто бы сомневался, — пробурчал Эрнест.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза