Читаем Книжный на левом берегу Сены полностью

— Стихотворения выглядят достаточно безобидными. Не самое лучшее из написанного им, но я вижу, что после «Улисса» он хотел написать что-то попроще. Так что я имею в виду именно «Неоконченный труд». Большую часть я едва ли вообще поняла, а то, что я все-таки сумела разобрать, показалось мне низменным. Вот «Улисс», тот был откровенный. Он расширил наши представления об оригинале Гомера, о человеческой натуре как таковой. А его новое сочинение… нет. Я так считаю. А как оно вам?

Адриенна слушала все это, не открывая глаз, но сейчас ее брови сошлись у переносицы. Она еще не читала последнее произведение Джойса, исключительно заумное и труднодоступное для понимания, и Сильвия видела, что подругу интересует мнение Гарриет о нем.

— Думаю, пока написано недостаточно, чтобы судить обо всем произведении, — ответила Сильвия, повторяя то же, что твердила себе с тех пор, как Джойс показал ей первые страницы.

— Что ж, — не стала возражать Гарриет, — меня это успокаивает. И вы, вероятно, правы в том, что не нам судить его.

Но позже, когда они вернулись домой и Адриенна как заведенная сновала по кухне, готовя им ужин, состоявший из вишисуаза с хлебом, а небеса за окном милостиво сменяли безжалостный аквамариновый блеск на прохладный аметистовый, она обратилась к Сильвии по-французски самым своим резким тоном:

— Ты правда веришь в это? Веришь, что судить не наше дело?

— Адриенна, mon amour, я же не критик и не поэт. Не то что ты. Ты сама знаешь.

— Нечего мне льстить, Сильвия. Ты все время недооцениваешь себя. И сейчас, кстати, тоже.

— Я так не думаю. Просто я не претендую на роль критика. В отличие от тебя. Что замечательно и в чем я тебя полностью поддерживаю. И мне очень нравится, как мы с тобой вместе занимаемся переводами, хотя это ничто в сравнении с начинаниями, которые ты смело взваливаешь на себя.

В последнее время Адриенна еще усерднее трудилась над подготовкой к изданию «Навир д’аржан» и даже привлекла Огюста Мореля переводить «Улисса» для следующих выпусков журнала, поскольку юный Жак Бенуа-Мешен, сделавший такой замечательный перевод для французского дебюта «Улисса» в 1921 году, отказался продолжать работу, отдав предпочтение более высокооплачиваемым заказам. Ларбо готовился вскоре опубликовать свой очерк об Уолте Уитмене, а сама Адриенна дописывала эссе об Андре Жиде и Валери. Долгие часы работы ее утомляли, отбирая время у других ее занятий вроде готовки, которая всегда успокаивала ей нервы. Сильвия старалась проявлять терпение в надежде переждать напряженные времена, как поступила с ней сама Адриенна в разгар передряг с публикацией «Улисса».

— Некоторые вещи ты прекрасно переводишь и без меня, — возразила Адриенна с удивившей Сильвию горячностью. — А перевод представляет собой род интерпретации. Паунд, и тот считает, что это отдельный вид искусства в собственном праве.

В дверь кухни всунулась голова Тедди, который хотел разузнать, что за сыр-бор.

— И почему это я сегодня вызываю у тебя столько недовольства? — Адриенна тряхнула головой, словно желая отбросить мысли, и заговорила уже более мягко: — Я… просто переживаю, что ты вечно отдаешь другим больше, чем нужно, а себя обделяешь. Посмотри на Гарриет. Она отдает Джойсу все, и… чем она может похвастаться?

Тут Адриенна была права. Жизнь Гарриет и правда, казалось, вращается вокруг одного только Джойса.

— Зато у меня есть «Шекспир». И есть ты. — Сильвия подошла к Адриенне и обвила руками ее мягкий пышный стан, затем поцеловала ее соленый влажный рот, и шею, и ухо, и чувствовала, как с каждым поцелуем подруга понемногу успокаивается. — И еще у нас есть Тедди. Вот тебе и доказательства, что наш корявый Иисус далеко не безраздельно царит в моей жизни.

Адриенна тоже обняла Сильвию, и они поцеловались.

— Адриенна… — Проклятый вопрос жег Сильвии язык еще со дня той поганой вечеринки. И сегодняшний выплеск недовольства Адриенны заставил решиться. — Ты… счастлива? Может быть, тебе нужно что-то еще, чего нет в наших с тобой отношениях? Что-то, чего я не в состоянии дать тебе?

Адриенна закрыла глаза и прижалась лбом ко лбу Сильвии, как будто обдумывала, что ответить. Наконец она выговорила:

— Нет. Разве что желала бы, чтобы этот же вопрос ты задала себе. Не о том, достаточно ли я даю тебе, а достаточно ли ты сама себе даешь.

— Ну разумеется, ведь сейчас я счастлива как никогда.

Что, сообразила Сильвия, было правдой и при этом нисколько не отвечало на вопрос Адриенны.

— Я еще подумаю об этом. — Она поцеловала Адриенну и скользнула руками ей под блузку. — Обещаю тебе.

Глава 17



— Дорогая моя, до чего же я рада тебя видеть! — воскликнула мать Сильвии и бросилась ей на шею, целуя в щеки и обнимая так крепко, что у той перехватило дух.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза