Кодекс

Антипод Ксении, с которым они соседствуют в памяти на удивление гармонично, – Лось. Я следила за Движением сопротивления Петра Алексеева из-за Жвании, а точнее – его книги «Путь хунвейбина». Жвания поучаствовал во всех мало-мальски стоящих протестных питерских организациях – от крохотных анархистских ячеек до питерского отделения НБП, которое тогда было гораздо более радикально. Историю о том, как он раздавал листовки на проходных заводов, пока не возненавидел рабочих и не понял, что революцию это не приближает, я читала с хохотом. Упорство и организаторская хватка Жвании, заставляющие снова и снова пытаться создать какой-то процесс, организацию, перегруппироваться, импонировали, хотя по биографии он был слишком романтичен, чтобы безоговорочно нравиться. Из «Пути хунвейбина» я извлекла неочевидную мысль о том, что отказываться от старых убеждений ради новых – не «предательство идей», как это любят представлять, а обыкновенная эволюция, во время которой ты вырастаешь из железной скорлупы идеологий, развиваешься, ищешь. Жвания на протяжении книги не раз превращался из троцкиста – в кого-то еще, из нацбола – в интернационалиста, оставляя нерушимым костяк воззрений. До этого я считала подобную гибкость неумением стоять на своем, но Жвания поколебал подростковый максимализм, потому что смог внятно объяснить, что в тупике человек должен попробовать развернуться и начать двигаться в другом направлении. Разочаровавшись в деятельности окружающих организаций и получив разносторонний опыт, Жвания организовал ДСПА, названное в честь малоизвестного революционера. ДСПА совершало летучие акции, руководствуясь отчасти ситуационистским подходом деконструкции реальности, отчасти придерживаясь классических левых теорий.

Лось – один из костяка ДСПА, крайне похожий на Жванию упертостью и способностью к утомительной ежедневной работе ради достижения идеалистических целей. В рассказах Ксении Лось представал борцом с несправедливостью мира, современным донкихотом, храбрым, принципиальным и честным. В некоторых романах используется мощный прием представления героя через восприятие другого человека – когда ты сначала слышишь рассказы, увлекаешься и только потом видишь того, о ком говорили, воочию. Особенно этот прием силен в «Сердце тьмы» Конрада – там главный герой становится воином Курца задолго до того, как добирается до него в джунглях. Слушая ее рассказы, я начала уважать Лося задолго до того, как его увидела. Ксения была заражена Войной, польщена тем, что ее взяли в круг, и готова к любым безумствам, но по-настоящему задевал ее только Лось. В компании, где каждый был рад оказаться рядом с Ксенией, Лось оставался совершенно спокоен. Говорил он только по делу, убедительно, точно, будто руководствуясь текстом о сандинистах[40]: «Подлинный революционер-сандинист должен избегать пустой «революционной фразы». Мы должны подтверждать наши действия глубоким пониманием революционных принципов». Увидев Лося, Ксения смирела. Иногда, наоборот, шла вразнос, была буйной, вездесущей, громко пела, яростно проявляла себя, привлекала внимание, но результат был точно такой же – нулевой.

Как-то мы всей компанией сидели на квартире очередного знакомого Войны. Кухня дома в районе площади Восстания была микроскопической, грязной – такой классической старой закопченной кухонькой. Мы набились туда, притулились, кто где мог, налили вина. Кто-то сидел, кто-то стоял, все разговаривали, потом появился Лось и начал что-то сдержанно рассказывать Ксении. Если бы я была художником, я бы нарисовала картину в духе старых мастеров, где она стала бы центром сияния, а коричневые детали окружения, закопченная посуда, грязная клеенка, узкое окно отступали бы перед красотой ошибки. В некоторых фильмах есть сцены в клубах, когда вдруг происходит наезд камеры, изображение фокусируется на ком-то одном, и его переживания затмевают окружающее безумие. Когда парни пытались флиртовать с Ксенией, мне казалось, что они идиоты. Уходя, видела пьяного поэта в женском платье. Он мог бы находиться на краю той воображаемой картины, вроде Брейгелевской маленькой фигурки с раскинутыми штрихами ног.

ДСПА занималось множеством вещей, которые после акций Войны или деятельности НБП смотрелись детскими развлечениями, но Лось относился к своим занятиям серьезно. Когда мы познакомились, я сказала пару слов об акциях ДСПА, но не смогла назвать конкретных примеров, и он сразу же потерял к разговору интерес. Абстрактная болтовня его не интересовала, он был невероятно конкретен. Лось одинаково ответственно подходил к левым стачкам, агитации рабочих и к ситуационистским выдумкам. Такой парень старой закалки, делающий свою работу, даже если от нее нет немедленных результатов. В отличие от большинства, дрейфующего от одних убеждений к другим, у Лося был четкий кодекс, а люди с кодексом вызывают уважение.