Кодекс Снеговика

Коля сжал губы, как настырный мальчик, пойманный за непристойным занятием. Он действительно считал свою страсть стыдной. Даже Вера не знала о его увлечении. Он чиркал карандашом в блокноте свои рифмы украдкой, в моменты городских пробок или утром в туалете. Конечно, можно было бы оправдаться привычной для бывшего бандита тягой к шансону, но Коля писал не тюремные сонеты, а по-настоящему тонко-чувственные стихи о том, что так саднило внутри в минуты, когда не надо было изображать из себя весельчака и анекдотчика. Два исписанных блокнота хранились в кабинете на работе, в самом нижнем ящике его стола, под кипой должностных папок…

– Дядя Коля, – Анюта взяла его за руку. – Вы можете не отвечать папе. Просто дотроньтесь до Снеговика.

– Зачем? – Коля растопырился, словно тот же мальчик, но уже перед кабинетом дантиста. Смотреть на него было смешно и жалко. Он лишь на секунду утратил свою залихватско-балагурную обороноспособность, но именно в эту секунду обнажился настоящий ранимый Коля. Вадим невольно отвернулся, чтобы не видеть друга в таком распахнутом состоянии.

– Прикоснитесь, дядя Коля, – Анюта настойчиво тянула его руку к снежным округлостям. – Вы же хотели бросить курить. Снеговик вам поможет прямо сейчас.

В это утро в доме бывшего чиновника Юлия Васильевича случилось несчастье. Мария Федоровна нагнулась, чтобы достать салатницу из нижнего шкафчика на кухне, а разогнуться уже не смогла. Острые приступы спинной боли посещали ее нередко, но сейчас он был как никогда некстати. Обычно такой приступ означал неделю постельного режима…

– Юлик, – жалобно позвала она.

Юлий Васильевич в это время отбывал домашний арест на втором этаже. Он читал толстенный том Августина Блаженного «Град божий». Из маленького проигрывателя доносились нежно-нервические звуки Шопена. Юлий Васильевич не был большим любителем классики, но из всей категории музыки, которую принято считать классической, он больше всего ценил Шопена. Играла как раз первая баллада, самая любимая, поэтому Юлий Васильевич на время выпустил нить рассуждения Августина.

– Юлик! – еще громче позвала Мария Федоровна, и Юлий Васильевич, наконец, услышал ее голос сквозь финишные переливы рояля.

«Спина», – сразу понял он и тут же поймал себя на нехорошей мысли, что обрадовался этому несчастию.

С неприсущей его возрасту резвостью он спустился вниз. Мария Федоровна стояла на коленях, полусогнувшись, и одной рукой держалась за поясницу. Юлий Васильевич помог жене подняться, довел ее до дивана, уложил и укрыл пледом – в общем, выполнил все действия, которые подразумевают заботливость.

– Тебе необходимо поспать.

– Ох, – простонала она, – когда же спать. Праздник скоро, сын с внучками приедут, готовить надо.

– Ничего, ничего, – уговаривал Юлий Васильевич. – Я позвоню ему, скажу, чтобы привез все готовое. Сейчас это легко. Все можно купить в магазине. Даже оливье…

– А драники?

– И драники. В любом количестве. И селедку под шубой, и даже эти японские рулетики из сырой рыбы…

Мария Федоровна продолжала высказывать свои беспокойства, Юлий Васильевич нежно поглаживал ее по спине. Голос супруги становился все тише. Она быстро уснула. Юлий Васильевич осторожно встал, боясь хрустнуть коленным суставом, и на цыпочках подошел к окну.

Возле детской площадки стоял массивный джип черного цвета. Снежную бабу обступили трое: футболист со своей девчонкой и третий – здоровый, мордатый, с неприкрытой лысой головой, в желтом пуховике, явно из разряда современных бизнесменов, зарабатывающих на торговле совестью. Все трое некоторое время стояли и о чем-то переговаривались. Затем девочка взяла мордатого за руку и подвела его к снежной бабе. Тот воровато огляделся по сторонам и зачем-то обе ладони приложил к среднему шару, то есть на то место, где у бабы предполагалась грудь…

Биение сердца Юлия Васильевича участилось, он покосился на лежавшую на диване супругу. Та мирно спала.

– Руки можно опустить, – разрешила Анюта.

Коля отдернул ладони и конфузливо го-гокнул. Он всем своим видом хотел показать, что лишь понарошку поддался на их игру, но нисколько не воспринимает ее всерьез и в любой момент может из нее выйти.

– Есть какие-нибудь ощущения? – в голосе Вадима Николаю послышалась легкая насмешка, хотя, на самом деле, такого намерения у Вадима не было.

– Да никаких, – Коля пожал плечами и по-мальчишески шмыгнул носом. – Ни прозрений, ни просветлений. Английский как не знал, так и не знаю. Снег он и есть снег. Аш-два-О!

– Маловер ты, Коля.

–Я старовер, братан. Верую во Отца и Сына и святага Духа. А ваш Снеговик чертовщинкой попахивает.

– Как вам не стыдно, дядя Коля. Он вам только что помог бросить курить, – возмутилась Анюта. – А еще он почистил вашу печень.

– Она у меня сроду не болела…

– Я всего лишь говорю то, что мне сказал Снеговик, а он не умеет врать. Вы сами все скоро почувствуете.